Когда зазвонил будильник, Люси лежала, закинув руки за голову, и смотрела в потолок. 6.55. Хорошо, если она проспала час или два. Обычная ночь полицейского. Она встала и на ощупь двинулась к ванной. Все тело затекло. Она широко, но беззвучно зевнула. День обещал быть трудным.
В невероятно чистой ванной комнате царил безупречный порядок. Новенькая зубная щетка в стаканчике, исключительно ровно сложенные голубые полотенца на вешалке, опасная бритва со сверкающим лезвием, до блеска отмытая ванна с душем на высокой стойке. Есть и аптечка — маленький шкафчик, способный рассказать о жизни куда подробнее, чем долгие объяснения. Люси посмотрелась в зеркало на дверце. Она могла бы заглянуть в аптечку, узнать, какие там лекарства, еще глубже проникнуть в душу Шарко… А правда, что он там прячет, за дверцей? Антидепрессанты? Стимуляторы? Транквилизаторы? Или, может быть, просто витамины и аспирин?
Она вздохнула и включила душ. Вода билась об эмаль ванны с сильным холодным шумом. Люси поняла, зачем Шарко просил ее это сделать: ему хотелось воскресить в себе, когда он будет еще наполовину во власти сна, ощущение присутствия жены.
И поверить, что она здесь — пусть на долю секунды.
Люси оставила воду течь, а сама тихонько пошла в гостиную. Чуть позже услышала, как хлопнула дверь… Душ умолк… Еще двадцать минут, и пошли по рельсам маленькие поезда…
Потом появился элегантно одетый Шарко. Белая рубашка в тонкую голубую полосочку, галстук, серые фланелевые брюки. Он прошел на кухню, оставив в гостиной запах туалетной воды, Люси принюхалась: «Фаренгейт». Франк излучает спокойную силу, он прекрасно держится, ах, как давно ей недостает рядом всего этого… Люси провела по лицу руками и снова беззвучно зевнула.
Шарко включил радио. Зазвучала веселая музыка. «Dire Strait», [25] это здорово!
— Не спрашиваю, хорошо ли ты спала… Кофе хочешь?
— Черный без сахара, спасибо.
Он вставил капсулу в кофемашину, включил ее, глядя на Люси, как ей показалось, не слишком-то дружелюбно. Когда их взгляды встретились, отвернулся к кухонному шкафу, достал ложечку.
— Думаю, насчет Лакомба ничего особенного не нашла, а то ведь не постеснялась бы разбудить меня посреди ночи?
Люси с улыбкой подошла к нему.
— В общем-то да, к тому, что сообщила Жюдит Саньоль, мне добавить почти нечего. Загадочный тип, растворился в воздухе в пятьдесят первом… С тех пор никаких сведений. Я попыталась еще поискать по словам «синдром Е», побывала и на научных, и на медицинских сайтах. Нет, ничего. А раз ничего нельзя найти в Интернете, значит, это очень сильно засекречено.
Шарко протянул ей чашку и отошел к кухонному окну полить комнатное растение.
— Тебе надо немного освежиться. Мне давно не приходилось видеть только что проснувшуюся женщину, но я точно могу сказать, что сегодня ты выглядишь не лучшим образом.
— Потому что всю ночь лежала и думала.
— Понятно.
— Нам надо лететь в Канаду, комиссар…
Шарко поколебался, потом, поставив на подоконник кувшин с водой, сказал хмуро:
— Ты что же думаешь, меня не преследуют лица этих детей? Я видел, как им страшно, видел их обезумевшие глаза, их жесты… Я понимаю, что те, кто стоял за камерой, делали с детьми нечто чудовищное. Но наша работа, Люси, это настоящее время, настоящее — не прошедшее. В настоящем тоже хватает дерьма. А кроме того, пока у нас нет никаких конкретных данных, которые позволили бы узнать, что случилось с детьми дальше.
— Вот именно что есть, я кое-что отыскала в Сети! В пятидесятых годах Монреаль был очень католическим городом, и там было полно сиротских приютов. Каждого ребенка, который проходил через такое учреждение, регистрировали и заводили на него справочную карточку, которая хранилась в государственном городском архиве. У Монреальского архива есть сайт, где написано, что вход туда свободный и можно на месте просмотреть любые единицы хранения. Там все разобрано, классифицировано, во всем полный порядок…
— Вот только нет никакой гарантии, что поиски надо вести именно в Монреале.
— Фильм снимался в Монреале, анонимный звонок был из Монреаля, манера говорить у девочки, по словам специалистки, тоже монреальская. И не забудьте, что Жюдит Саньоль рассказывала нам о старой заброшенной фабрике под Монреалем. Если ищешь кого-нибудь в архиве, лучше знать его имя, но иногда достаточно и года. Кроме того, в архивных делах есть фотографии, и мы могли бы…
— Все, что мы имеем, — это год производства старого фильма и несколько фотографий девочки, вернее, распечатанных кадров. Черно-белых, плохого качества.
— Нет, у нас есть еще имя. Лидия. Полагаю, это девочка, ровесница героини фильма. Может быть, они жили в одной комнате? Год, имя, фотография — это уже немало.
— Ну да…
— Мы продвигаемся черепашьим шагом, но мы тем не менее продвигаемся. Можно распечатать фотографии еще нескольких девочек, тех, что были в комнате с кроликами. На некоторых планах видны качели, столовая, кусочек сада — возможно, это позволит опознать здание приюта. Не так уж много, но лучше, чем ничего. Если нам удастся установить, кто эта девочка или кто ее товарки, появится шанс разобраться и во всем остальном.
Шарко взял в руки свою чашку с кофе и поднес ее к губам. Сделал большой глоток.
— Канада — это далеко, это дорого. Мне надо подумать.
Зазвонил мобильный комиссара. Это был Леклерк.
Глава управления по борьбе с преступлениями против личности сразу, без подходов, взял быка за рога.
— У меня две новости: плохая и хорошая. С какой начинать?
Шарко переключил телефон на громкую связь.
— Со мной сейчас лейтенант Энебель.
— Что?! Она у тебя?!
— Она провела ночь в отеле, но сейчас она тебя слушает. Давай начинай с плохой.
Люси предпочла пропустить его ложь мимо ушей — таковы правила игры. В трубке прозвучал низкий голос, тон был серьезный, без тени улыбки:
— Здравствуйте, лейтенант Энебель.
— Добрый день, месье…
Леклерк откашлялся.
— Я получил ответ из Квебека, из Главного управления полиции. Насчет Жака Лакомба. Он умер в пятьдесят шестом году. В его квартире нашли тогда сильно обгоревшее тело и пришли к выводу, что это был несчастный случай. Лакомб жил в Монреале.
Шарко закусил губу.
— Несчастный случай… А известно, где он был и что делал до того?
— Известно, канадцы кое-что нарыли. Если коротко, в пятьдесят первом году он обосновался в Вашингтоне и в течение двух лет работал там киномехаником в небольшом кинотеатре. В тысяча девятьсот пятьдесят третьем перебрался в Монреаль и там тоже работал киномехаником.