– А вот и твоя комната! Очень удобная! – сказал Глумович, останавливаясь у двери с цифрой «пять» и стуча в нее.
Дверь открылась. Меф увидел довольно большую комнату, которую делил на две части длинный шкаф. С потолка свисала красная боксерская груша. Белобрысый подросток лет тринадцати, поросяче-розовый, со светлыми бровями и коротким ежиком волос, разгуливал по комнате и разговаривал по сотовому. Ростом он был выше Мефодия, шире его в плечах и вообще крупнее.
– Знакомься, Вова! Это Мефодий Буслаев, твой новый сосед, – сказал Глумович.
– Я тебе попозже перезвоню… – небрежно сказал подросток в трубку. – Привет-привет, новенький! Я Владимир Скунсо. Слышал, есть такой полпред президента Скунсо? Я его сын…
Мефодий покосился на Глумовича, точно спрашивая, не существует ли какого-нибудь пункта, запрещающего бахвалиться, но Глумович скромно промолчал в тряпочку. Видно, такого пункта не существовало.
– Сочувствую! – сказал Мефодий, решив одернуть Скунсо. Лучше было сделать это сразу, не отходя от кассы.
Скунсо пожевал губами, пытаясь переварить информацию. Но, так и не переварив ее, сказал:
– У папы сейчас всякие важные перестановки по службе. Ничего, после перестановок я свалю из этой убогой гимназии. Только не в Англию, там уж больно строго. Зато во Франции, говорят, ничего, – заявил он, нимало не смущаясь присутствием директора.
Услышав, что его учебное заведение охарактеризовали как убогое, Глумович обиженно почесал нос, но, как многоопытный руководитель, прикинулся глухим.
– А мне во Франции не понравилось. Лягушки на завтрак еще ничего, терпеть можно, но когда ту же лягушку, недоеденную за завтраком, тебе подают за обедом, причем без кетчупа, – это уже перебор… – заявил Мефодий.
Это была его манера. Он всегда говорил так, что невозможно было понять, говорит он серьезно или шутит. Скунсо с подозрением разглядывал Мефодия, не зная, верить ему или нет. Видно было, что он поспешно соображает, кто перед ним. Одет вроде неважно, зато привел его сам директор. Да и вообще, разве сейчас по одежде что поймешь? «Хорошие костюмы сейчас носят только продавцы китайских отверток! Семь в одном по цене двух в пяти!» – любил говорить все тот же многократно цитируемый Эдя Хаврон.
– А кто твой отец? – спросил Скунсо осторожно.
– Космонавт. Закурил внутри скафандра во время выхода в открытый космос, и у него взорвались кислородные баллоны, – ответил Мефодий.
Скунсо недоверчиво посмотрел на него. Мефодий ощутил, что его просветили рентгеном, взвесили и сочли непригодным, записав в классификацию где-то между амебой и инфузорией-туфелькой.
– Помните, вы говорили, я получу огромное удовольствие от общения со своим соседом? – спросил Мефодий у Глумовича.
– Да.
– Так вот. Я его НЕ получаю.
– И я тоже! – сказал Скунсо.
– Мальчики! Перестаньте! Просю вас! Подайте друг другу руки! Это так чудесно, так мило, так многообещающе! – со слащавым восторгом сказал Глумович.
Мефодий и Вова Скунсо разом спрятали руки за спины. Умный Глумович решил, что это удобный момент, чтобы слинять.
– Мальчики, я так рад, что вы нашли друг друга! Счастливого вхождения во взрослую жизнь! – бодро проворковал он и улетучился.
В ту же секунду улетучилось и последнее дружелюбие Вовы Скунсо. Он подошел к Мефодию и ткнул его пальцем в грудь.
– Значит, так… Если хочешь здесь остаться и не иметь проблем, усвой несколько правил. Первое: я тебе не Вова!
– А кто?
– Вовва! Два «в». Отныне будешь называть меня так. Ощущаешь разницу? – назидательно сказал Скунсо.
– Смутно. А что, ты и по свидетельству о рождении «Вовва»? – поинтересовался Мефодий.
– По свидетельству я Владимир. Но для тебя – лично для тебя – Вовва! Просек?
– Просек. Вовва так Вовва. Дальше пускай уж психиатр разбирается. Еще какие правила? – насмешливо сказал Меф.
– Еще ты не будешь путаться у меня под ногами и не будешь заходить на мою половину комнаты. Видишь шкаф? Проведи мысленную черту от него и до двери. Провел? А теперь проведи ее обратно – чтобы получше запомнить! Все что по мою сторону от шкафа – мое.
– А если у меня что-нибудь упадет и к тебе закатится? Ботинки там? – спросил Мефодий.
– Они разве у тебя круглые, что катаются? Тогда они мой трофей. Обратно ты их не получишь. Ходи босиком… Теперь дальше. Вещей у тебя много?
– Вот этот чемодан.
– Значит, мало. Половина полок для тебя будет слишком жирно. Я отдам тебе две крайних.
– Ну уж нет. Я займу ровно половину, даже если мне придется насобирать на улице пустых бутылок, чтобы было чем их заставить, – решительно заявил Мефодий.
Он уже прикинул, что вполне может здесь освоиться. В конце концов, комната, которую он занимал вместе с Зозо и ее братцем, была примерно такого же размера, а уж захламлена куда как больше.
Они помолчали. Потом Мефодий спросил:
– А девчонки у вас тут есть?
– Учимся мы вместе. Но живут они отдельно, в правом крыле, – неохотно сказал Вовва Скунсо.
В окно кто-то постучал. Вовва оживился, отдернул штору и распахнул раму. Мефодий увидел, что на широком карнизе второго этажа стоит упитанный курчавый подросток в красной майке с эмблемой школы.
Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама.
Пусть в небесах горят паникадила,
В могиле – тьма, [4] —
произнес он громко и, раздвигая животом цветочные горшки, вполз в комнату.
– Паша Сушкин. Сын министра культуры и физкультуры, – небрежно уронил Вовва.
В его голосе явно читалось, что министр культуры и физкультуры был не его уровень.
Паша Сушкин уставился на Мефодия.
– А это еще кто? Чей он? – спросил Паша.
– Мой папа банкир. Паркуясь, случайно разбил участковому «Таврию» и скрывается, чтоб не платить за ремонт! – с издевкой сказал Мефодий.
– А-а-а! – понимающе протянул Паша Сушкин и поочередно подмигнул обоими глазами.