Почему всё случилось именно так? Неужели виной всему была беспечность? Но никто не мог упрекнуть Гая в беспечности. Когда он чувствовал откуда-то угрозу удара, он старался предотвратить его, избежать самой ситуации, в которой мог случиться смертельный удар. Может быть, он чересчур полагался на свои силы и свою уверенность? Неужто это привело его к землянке Блэйддуна и подставило под острое лезвие клинка? Ужели это и есть рука Фортуны?
Вспомнив удар ножа, Гай прикоснулся к щеке, на которой теперь белел широкий шрам. С тех пор ему пришлось испытать на себе много всяких ударов…
Он обернулся, оглядывая арену цирка.
Лучше бы он погиб от удара друидского ножа. Сколько пришлось изведать ему такого, о чём он даже не думал никогда! Благородный римлянин прошёл сквозь унижение тюремных подвалов, его белая кожа познала жало кнута, тяжесть кандалов, огонь клейма…
Стоявшие позади Гая люди молчали. Они мучительно ждали приближения смерти.
Раньше Гай взирал на такие казни с мягких подушек, чувствуя над собой ритмичное покачивание опахала. Глядя на обречённых, он имел привычку потягивать прохладное вино из изящного кубка и философствовать, упиваясь ясностью своих юношеских мыслей.
Теперь он находился среди тех, кому предстояло быть разорванным на куски. В десятке метров от него сидела его мать, но он не мог позвать её.
Он поднял руку, помахал ею, привлекая внимание Антонии, но римлянка не обратила внимания на его жест.
Сколько ещё знакомых лиц было здесь? Сколько ещё знакомых глаз смотрели на него сейчас и не узнавали? Сколько ещё зрителей потирали руки в предвкушении кровавого зрелища? Сколько голосов будет восторженно кричать львам, чтобы они рвали тело Гая помедленнее, дабы насладиться агонией умирающего?
Гай ощутил слабость в ногах.
За что ему такая доля? Зачем младшая Браннгхвен остановила замахнувшегося ножом друида? Сколько он прожил в их лачуге? Месяца четыре…
Блэйддун держал его в углу хижины на цепи, которую он добыл когда-то у римлян. Цепь сковывала пленнику руки и шею. Гай мог немного двигаться, но не мог освободиться. Девушка кормила его с рук, и Гаю казалось, что он не любил так сильно никого в своей жизни, как эту Браннгхвен.
Гай вспомнил, как Блэйддун вернулся однажды с охоты, сбросил со спины тушку оленёнка и сказал:
— Сегодня я должен убить римлянина.
— Почему? — чуть ли не вспрыгнула девушка.
— Я вижу, ты чересчур привязалась к нему. Это плохо. Очень плохо.
В его руках появился знакомый Гаю нож.
— Прошу тебя, Волк, оставь его в живых! — взмолилась Браннгхвен.
Ах, зачем она уговорила старика, подумал Гай, отводя глаза от беззаботно улыбавшейся Антонии. Его мать блистала красотой пуще прежнего. Она ничуть не постарела за то время, пока Гай жил в Британии, а затем мучился на галерах. Антония была прекрасна. Она словно сияла. Длинные золотые подвески вспыхивали в лучах солнца и отбрасывали переливчатый свет на её лицо. Большие чёрные глаза матери иногда задерживались на бородатом человеке с огромным шрамом на щеке, но не узнавали его.
— Боги, почему вы покинули меня! — прокричал Гай, но вместо слов из его рта вырвался жуткий животный вой.
— Всякое благо смертных смертно, — просвистел в его уши ветер, всклубив пыль.
Лязгнули засовы, загремели лебёдки, толстые цепи потянули железные ворота зверинца вверх.
Гай сжал кулаки и в бессильной ярости рухнул на колени.
— За что, за что? — кипело у него в голове.
Как могло всё это случиться?
Он вспомнил, как друид долго разговаривал с Браннгхвен, втолковывая, что нельзя пытаться изменить ход пророчества.
— Я могу не убить его, Белая Душа, — говорил старик. — Ты знаешь далеко не всё. Сбывшееся пророчество — это коридор событий, это концентрация силы!
— Ты должен понять, Блэйддун, что я не желаю смерти моему брату!
— Он изнасиловал тебя!
— Я прощаю ему это, — убеждённо сказала девушка.
— А я не прощаю, Белая Душа. Я служитель, а не рядовой человек. Я не имею права сойти с выбранного пути! Я всю жизнь отдал служению! И ты не в силах оценить тяжесть этой ноши!
— Пощади его!
Девушка говорила долго и с жаром. В конце концов старик произнёс:
— Ладно. Пусть будет по-твоему. Я не убью его. Но я не могу оставить вас вместе.
— Отвези его в город.
— Если я выполню твою просьбу, то участь римлянина станет хуже в сотни раз!
— Что может быть хуже? Он будет жить, и я уже рада.
— Ты ничего не понимаешь, — покачал головой старик. — Почему тебя так страшит смерть? Разве не я воспитывал тебя? Разве не открыл я тебе множество тайн?
— Все твои тайны пока остаются пустыми словами, — возразила девушка.
— Но пророчество?!
— Что?
— Этот римлянин спал с твоей матерью и с тобой! Ты не можешь отрицать этого! — друид помрачнел. — Разве это не подтверждает, что я прав?
— Многие так поступают в наших краях. Я слышала несколько преданий с таким сюжетом! — выпалила Браннгхвен. — Я не желаю верить в твоё пророчество!
— Ты сопротивляешься неизбежному!
— Обещай, что не убьёшь римлянина.
Друид отвернулся и вышёл из пещеры. Он долго бродил между деревьями, затем возвратился и сказал:
— Ладно. Твоя твёрдость удивляет меня, Белая Душа. Я не могу найти объяснения твоей доброте. Бог видит, я сильно сопротивлялся. Но ты сделала свой выбор, будь по-твоему. Я не убью этого человека…
— Обещай мне!
— Зачем слова, если ты не веришь им? Я отношусь к тебе почти как к дочери… Я вырастил тебя. Я исполнил возложенные на меня обязанности: дал этому римлянину оплодотворить тебя. Он сделал то, что ему было предначертано, теперь он никому не нужен.
— Он нужен мне и моему ребёнку.
— Ты требуешь слишком многого, Браннгхвен. Я действую не по собственной воле!
— Оставь его.
— Замолчи! Здесь ему не место!
Старик отвёз Гая, завязав ему глаза, в город и оставил в кабаке, предварительно влив в него изрядную порцию вина.
Когда наутро Гай открыл глаза, возле него лежал мёртвый римский легионер. В груди солдата торчал длинный нож, резная рукоятка из волчьей челюсти желтела в косом утреннем свете. Гай поднялся на локтях и огляделся. Вчерашний день помнился ему смутно. Голова раскалывалась… Ссора, случилась какая-то ссора… Вот взметнулась волосатая рука, вот бородатое лицо оскалилось… Больше ничего…
Внезапный удар по затылку опрокинул его лицом в мёрзлую землю.
— Эта свинья убила нашего солдата! — услышал он над собой римскую речь.