Эмили последовала за ними и, вежливо предложив руку миссис Марч, села. Она должна постоянно, каждую секунду, вести себя так, как задумала, а расслабиться сможет, лишь когда останется одна в своей комнате. Женщины подмечают любые нюансы и способны уловить малейшую странность в манере держаться, в выражении лица, в звучании голоса. И, что самое главное, почти никогда не ошибаются в том, что за этим кроется.
— Благодарю вас, — чопорно произнесла миссис Марч, поправляя юбки и приглаживая прическу. У нее были густые, мышиного цвета волосы, изысканно уложенные согласно канонам моды тридцатилетней давности, времен Крымской войны. Эмили подумала о том, что служанке наверняка нелегко каждый день укладывать эти волосы. Она отметила про себя, что прическа пожилой леди оставалась безукоризненной на протяжении всего дня: и во время завтрака, и во время ленча. Вот и сейчас ни один локон не изменил своего положения. Может, это парик? Эмили ужасно захотелось заглянуть под прическу миссис Марч и проверить свою догадку.
— Это весьма любезно с вашей стороны, — холодно процедила пожилая леди. — Нынешнее поколение в большинстве своем утратило ту предупредительность, которая так украшает людей.
Миссис Марч не посмотрела ни на одну из четырех женщин, однако поджатые губы выдавали ее раздражение, которое ни в малейшей степени не было безличным. Эмили поняла: когда они останутся одни, Тэсси придется выслушать долгую нотацию о долге и добродетелях послушной дочери, таких как безоговорочное послушание, внимание к старшим и необходимость всячески помогать родным в их стремлении обеспечить ей выгодный брак. Или, по крайней мере, не мешать им это делать. Думается, Сибилле также не избежать выговора.
Эмили тепло улыбнулась старой леди, пусть даже если за этой улыбкой скрывалась насмешка, а не искренняя симпатия.
— Я бы осмелилась сказать, что они просто поглощены своими мыслями, — скупо произнесла она.
— Они поглощены своими мыслями больше, чем мы в свое время, — парировала миссис Марч, сопроводив свои слова выразительным взглядом. — Знаете, нам тоже приходилось пробиваться самим в этой жизни. Беременность — хорошее оправдание для слез и обмороков, но не для заигрываний и флирта. У меня самой было семеро детей, и я знаю, о чем говорю. И дело не в том, что я недовольна. Наоборот, я рада, как никто другой. Бог свидетель, я устала ждать! Мы уже все начали впадать в отчаяние. Разве есть для женщины трагедия большая, чем бесплодие! — Миссис Марч с плохо скрытым неодобрением бросила взгляд на стройную талию Эмили. — А как переживал по этому поводу бедный Юстас! Как он мечтал, чтобы Уильям обзавелся наследником… Знаете, семья — это самое главное, что есть в этой жизни у человека, — добавила старая леди.
Эмили промолчала. Ей было нечего на это сказать. Она вновь ощутила себя предметом жалости, что было совсем ни к чему. Ей не хотелось вспоминать о том, что Сибилла также была чужой в этой семье, олицетворяя собой неудачу в том, что для Марчей имело первостепенное значение.
Миссис Марч поудобнее расположилась в кресле.
— Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, как мне кажется, — заявила она. — Теперь она будет сидеть дома и выполнять свое женское предназначение. И, главное, перестанет гоняться за этими смехотворными новинками моды. Все это так мелко, так недостойно настоящей женщины… Зато теперь она сделает Уильяма счастливым, создаст для него семью и дом, каким ему по праву надлежит обладать.
Эмили не слушала ее. Конечно, если Сибилла беременна, это, по крайней мере, объясняет некоторые особенности ее поведения. Эмили прекрасно помнила свои ощущения, одновременно и радость, и страх, когда носила под сердцем Эдварда. Тогда ее жизнь резко переменилась — с ней происходило нечто такое, что было невозможно повернуть вспять. Она больше не была одна. Неким невероятным, удивительным образом в ней одной теперь находились два человека. Однако, как ни радовался этому Джордж, беременность несколько отдалила их друг от друга. Тогда она больше всего опасалась стать неуклюжей, неповоротливой, уязвимой и непривлекательной в глазах мужа.
Если же Сибилла, которой уже далеко за тридцать, обуреваема теми же чувствами и в первую очередь страхом перед родами с их болью, беспомощностью, крайним унижением и даже смутной вероятностью смерти, — этим вполне может объясняться ее эгоизм, ее желание привлекать к себе мужчин, пока она еще способна быть привлекательной, пока не превратилась в толстую, неповоротливую, дебелую матрону. Но то Сибилла!
Зато это нисколько не оправдывало Джорджа. Ярость комком застряла в горле Эмили. В ее воображении молнией пронеслись самые разные картины. Она могла бы подняться наверх и дождаться, когда он выйдет из комнаты, и обвинить его в том, что он вел себя глупо и своим поведением оскорбил ее, причем в ее лице нанес оскорбление не только Уильяму, но и дяде Юстасу, потому что это их дом. Оскорбление коснулось и остальных, потому что они гости в этом доме. Она могла бы посоветовать ему уменьшить свое внимание к Сибилле до обычных рамок вежливости, иначе она, Эмили, немедленно покинет эти стены и не будет иметь с ним никаких дел, пока он не принесет ей извинения по полной форме и не пообещает впредь никогда так не поступать!
Однако ярость улеглась. Злоба не принесет ей счастья. Джордж либо признает свою вину и подчинится, чем вызовет у нее лишь презрение — равно как будет презирать самого себя, — и тогда ее победа будет действительно пирровой и не принесет удовлетворения. Либо он зайдет еще дальше в ухаживаниях за Сибиллой, просто для того, чтобы доказать жене, что та не смеет диктовать ему свои условия. Причем последнее куда более вероятно… Проклятые мужчины! Эмили стиснула зубы и с усилием сглотнула застрявший в горле ком. Будьте вы прокляты за свою глупость, свою упрямую развращенность и прежде всего тщеславие! Увы, ком в горле становился все больше и не желал исчезать. В Джордже было много такого, что она любила: он умел быть нежным, терпимым, щедрым, а порой таким веселым и остроумным… Зачем ему понадобилось выставлять себя на посмешище?
Эмили закрыла глаза и открыла их снова. Тетя Веспасия по-прежнему не сводила с нее пристального взгляда.
— Ну, Эмили, — энергичным тоном осведомилась она. — Я все еще жду твоего рассказа о визите в Винчестер. Ты так ничего мне не рассказала.
Эмили поняла, что разговора не избежать. Причем тетя Веспасия наверняка втянула ее в него намеренно. Эмили же не хотела подвести ее, заняв пораженческую позицию. Тетя Веспасия ни за что не сдалась бы, не стала бы тихонько лить слезы в углу, где ее никто не видит.
— Разумеется, — ответила Эмили с наигранной готовностью и принялась рассказывать, на ходу сочиняя подробности. Она еще не закончила свой рассказ, когда в гостиную раньше обычного вошли мужчины.
Весь вечер Эмили пыталась сохранять хорошую мину при плохой игре и, когда, наконец, пришло время идти спать, поняла, что одержала маленькую победу, а именно сделала все для достижения поставленной цели. Она поймала на себе одобрительный взгляд тети Веспасии. Не ускользнуло от ее внимания и то, как по лицу Тэсси промелькнуло нечто, близкое к восхищению. Джордж взглянул на нее всего один раз, и его улыбка была такой вымученной, такой неестественной, что вызвала у нее боль. Лучше бы он вообще не посмотрел в ее сторону, нежели так бездарно сфальшивил.