Мейси стала медсестрой Лондонского госпиталя в мае, во время бесконечного наплыва раненых при весеннем наступлении 1915 года. Лето было жарким, и Мейси почти не знала отдыха. Девушка проводила всего несколько часов в комнате, которую снимала в Уайтчепеле.
Спрятав выбившуюся прядь под белую шапочку, Мейси погрузила руки в раковину с обжигающе горячей водой и стала мыть пузырьки, чаши и мерные мензурки жесткой щеткой. Руки ее не впервые в жизни были раздраженными, не впервые ныли спина и ноги. Могло быть и хуже, подумала она, слив мыльную воду и принявшись ополаскивать посуду. Когда вода немного остыла, Мейси подержала в ней руки, глядя в окно на крыши в сумерках.
— Доббс, не думаю, что тебе нужно весь день ополаскивать несколько пузырьков, когда тебя до конца работы ждет добрый десяток других дел.
Услышав свою фамилию, Мейси подскочила и начала извиняться за медлительность.
— Не трать попусту время, Доббс. Быстро заканчивай работу. Тебя хочет видеть старшая сестра.
Обращавшаяся к ней медсестра была одной из постоянных, не из добровольческого отряда, и Мейси быстро вернулась к книксенам времен работы прислугой. Старшинство постоянных сестер требовало почтения, немедленного внимания и полного подчинения.
Мейси закончила свое дело, убедилась, что все пузырьки и тряпки на положенных местах, и побежала рысцой к старшей сестре, по дороге поправляя волосы, шапочку и фартук.
— Доббс, медсестры не бегают, а ходят быстрым шагом.
Мейси остановилась, закусила губу и повернулась, сжав руки в кулаки. Старшая сестра, самая пожилая в палате. И самая грозная: ее побаивались даже солдаты — шутили, что ее нужно отправить во Францию, и гунны пустятся наутек.
— Прошу прощения, старшая сестра.
— Ко мне в кабинет, Доббс.
— Иду, старшая сестра.
Старшая сестра вошла в кабинет первой. Комната была облицована зеленым кафелем, а пол и мебель — из темного дерева. Женщина зашла за письменный стол, отведя в сторону длинную синюю юбку и белый фартук, чтобы не зацепиться ими за угол. На ее фартуке сверкал серебряный значок, шапочка была накрахмалена. Из-под нее не выбивалось ни единого волоска.
— Сразу приступлю к делу. Как ты знаешь, мы теряем сотрудников из-за отправки во Францию, поэтому нужно повышать наших медсестер и добровольцев в звании. Разумеется, необходимо оставить здесь многих постоянных медсестер, чтобы поддерживать уровень и руководить заботой о раненых. Твое сегодняшнее повышение до специальной военной стажерки, Доббс, означает больше обязанностей в палате. Наряду с Ригсон, Дорнхилл и Уайт ты должна готовиться к службе, если потребуется, в военных госпиталях за Ла-Маншем. Обучение ваше кончится через год. Дай-ка посмотрю…
Суровая женщина достала бумаги из папки на столе и положила перед собой.
— Да, в конце года, судя по твоим документам, тебе будет двадцать три. Пригодна для службы за границей. Отлично.
Старшая сестра снова подняла взгляд на Мейси, потом взглянула на приколотые к фартуку часики.
— Я уже говорила с другими членами ДМО. Итак, с завтрашнего дня ты будешь, помимо других обязанностей, ежедневно совершать обход вместе с врачами, чтобы наблюдать и помогать. Понятно?
— Да, старшая сестра.
— Тогда можешь идти, Доббс.
Мейси вышла из кабинета и медленно пошла в сторону кухни.
Да, она будет во Франции раньше, чем думала. Возможно, через год. Как мучительно ей хотелось увидеть Мориса, поговорить с ним. Обстоятельства ее жизни снова изменились в один миг. Однако она знала, что Морис спросит, не сама ли она их изменила. Она бесстыдно прибавила себе возраста, чтобы заниматься этой работой, и теперь ее мучили сомнения: сможет ли она делать то, что от нее требуется? Сможет ли быть достойной памяти Инид?
Мейси отвалилась от бокового поручня, через который перегибалась. Ей в голову не приходило, что морская болезнь может быть такой мучительной. Голову ее обдувал соленый ветер, сек уши, а она старалась удержать толстую шерстяную накидку, наброшенную на ноющее тело. Ничто на свете не может быть хуже. Ничто не может быть таким невыносимым.
— Мисс, вот вам старое средство торгового флота от этой немочи…
В этот момент Мейси снова бросилась к борту судна. Ощутив между лопатками чью-то сильную руку, она оттолкнулась от поручня и распрямилась. Один из матросов, благоразумно одетый в штормовое обмундирование, протягивал ей жестяную кружку горячего какао и кусок торта «Мадера». Мейси в ужасе прижала ладонь ко рту.
— Когда покажется, что вас снова вывернет наизнанку, съешьте кусочек торта и быстро сделайте глоток какао. И так всякий раз, когда затошнит. Тогда немочь пройдет, вот увидите.
Мейси посмотрела на матроса, покачала головой и перегнулась через поручень. Когда в желудке совершенно ничего не осталось, она выпрямилась снова и протянула руки за тортом и какао. Сделать попытку стоило.
Айрис Ригсон, Дотти Дорнхилл, Бесс Уайт и Мейси Доббс отбыли во Францию 20 июля 1916 года вместе с небольшой группой медсестер. Они плыли на грузовом судне, реквизированном для службы королю и стране. Теперь оно перевозило припасы — и в данном случае медсестер — между Англией и Францией. Айрис, Дотти и Бесс пребывание на борту не доставляло особых страданий, однако Мейси Доббс, внучку матроса с лихтера на Темзе, мучительно укачивало. Что бы ни ждало ее на поле битвы, она считала, что не сможет чувствовать там себя еще хуже, хотя в кармане у нее лежало письмо от Присциллы, отправленной во Францию в январе с первым конвоем КМСП. Цензоры могли вычеркивать слова, но не могли вымарать эмоций, излившихся с кончика пера на бумагу. Присцилла была в изнеможении, если не телесно, то душевно. Ее слова словно бы въедались в мысли и ожидания Мейси. Когда она потрогала письмо в кармане, ей показалось, что за Присциллой во время работы наблюдал какой-то призрак. Присцилла писала:
Мейси, у меня разболелась спина. Санитарный грузовик сегодня утром никак не заводился, пришлось долго работать заводной ручкой. Ночью я спала всего два часа — это после двадцати часов за рулем. Я почти не могу припомнить такого времени, когда спала бы больше нескольких часов. Одежда прирастает к телу, и мне страшно подумать, какой запах, должно быть, идет от меня! Но знаешь, просто невозможно думать о своей больной спине или о жжении в глазах при виде того, как бодрятся эти ребята. А ведь они страдают от боли на месте оторванных конечностей и ужасных воспоминаний о том, как гибли их товарищи. Хотя здесь дождь льет словно из ведра, бывают дни, когда становится очень жарко и влажно, особенно если таскаешь на себе тяжелую, липнущую к телу форму. Многие ребята обрезают шерстяные брюки, чтобы армейская одежда поменьше раздражала кожу. Думаю, врачам от этого проще — на раненых приходится разрезать меньше одежды, — но когда ребят кладут в грузовик, они кажутся школьниками, по ошибке попавшими в ад. Мейси, у меня вчера скончался парень, глаза у него были синими, как платье, в котором ты была на вечеринке у Саймона, и ему не могло быть больше семнадцати лет. Бедняга еще даже не начал бриться, у него был лишь легкий пушок на подбородке. Мне хотелось сесть и заплакать. Но знаешь, там просто необходимо продолжать свое дело. Если б я стояла, оплакивая их, еще один бедняга умер бы из-за отсутствия санитарной машины. Не знаю, что пишут в газетах, но здесь…