– Так.
– Почему же ты воюешь в одних рядах с ними? Почему не протестуешь против их присутствия? Ведь эта земля им гораздо более чужая, чем русским. Казаки тут обосновались уже сотни лет назад, а эти… Почему же ты считаешь нас врагами, а их – нет?
– Потому что так случилось. – Сурен отвёл глаза. – Случилась эта ошибка… Что я могу поделать? Не могу же я велеть моим людям сложить оружие…
– Но ты же хочешь добра этой земле, разве не так? Федералы пришли сюда, чтобы установить порядок, потому что эта территория – законная часть России, но на ней стали хозяйничать бандиты.
– Да, бандитов здесь много.
– Но ты не бандит. Почему ты не поможешь своей земле?
– Ты задаёшь слишком много вопросов, – взгляд Сурена стал жёстким, – а у меня слишком много больных мест на сердце, чтобы я с лёгкостью мог отказаться от выбранного образа жизни. Оставь эту тему…
– Ладно. Но я считаю, что сильный человек – воин – должен уметь смотреть правде в глаза, даже если правда причиняет боль…
Как-то раз Сергей услышал, как Сурен пел песню. Слова были непонятны.
– О чём ты пел только что, Сурен? – спросил он, устраиваясь рядом на расстеленной овчине.
– Это старинная песня. В ней говорится: «Луна над пограничными горами восходит. Светлая луна восходит. Ничто не мешает видеть её. А ветер несёт через снежные горы слух о том, что враги наступают. Враг рыщет в нижней долине. Нам отправляться пора на бой. И тот, кто поёт эту песню, знает твёрдо, что с поля того никто не вернётся живым домой. И воины мрачно глядят на рубеж. Женщины тихо вздыхают, смотря на луну». Вот такая песня. Про всех нас, кого ты видишь здесь, рассказывает. Мы все знаем, что не вернёмся из боя.
– Но вы возвращаетесь. Вы и меня принесли, – не согласился Сергей.
– Мы возвращаемся, чтобы снова уйти. Такова наша жизнь.
– Почему ты принёс меня сюда, Сурен? Ведь это именно ты принёс меня сюда? – с волнением спросил Сергей.
Горец посмотрел на небо. Бездонная синева неподвижно нависала над головой. Ветер мирно посвистывал в траве.
– Я видел сон, видел засаду и окровавленного врага. Во сне я вынес этого раненого из-под колёс грузовика. Зачем? Не знаю… Когда я увидел твоё лицо, мне показалось, что ты был тем человеком в моём сне. – Сурен повернулся к Лисицыну. – Я привык слушать то, что называется внутренним голосом. Воин должен слушать этот голос. Движение в сердце, ощущение потребности… Я всегда прислушиваюсь к себе… Тот сон – знак. Я обратил на него внимание. Что дальше? Не знаю. Но я вынес тебя из-под пуль не для того, чтобы снова бросить там же. И я принёс тебя сюда. Зачем? Не представляю. Но раз ты оправился после такой раны, значит, я не зря потратил силы, чтобы донести тебя до этих вершин… Время покажет…
Прошло ещё несколько дней.
– Тебе пора возвращаться, Сергей, – сказал Сурен, сидя перед костром.
За его спиной стояли две неизвестно откуда приведённые лошади. Несколько стариков с длинными седыми бородами разговаривали тихими голосами, опираясь на толстые палки. Вдалеке лязгали затворы автоматов. Кто-то негромко покрикивал. Блеяли бараны.
– Пора возвращаться. Сейчас я увожу вниз отряд, – продолжил горец, – и я хочу взять тебя с собой. Я доведу тебя до русских.
– Ты не предупредил меня заранее, почему?
– А разве пуля предупредила тебя, когда летела в твою грудь?
Сергей осмотрелся. Его горная жизнь подошла к концу. Настала пора возвращаться. Жизнь не топталась на месте, менялась беспрестанно. Пора сменить и это место, дикое и гостеприимное одновременно.
– Странно.
– Что странно? – спросил Сурен.
– Мне нравится здесь… Нравится, но я знаю, что моё место не тут. И я должен был попасть сюда для того, чтобы понять это. Как ты думаешь, Сурен, мог бы я оказаться здесь при других обстоятельствах?
– Ты попал сюда при этих обстоятельствах, зачем спрашивать про другое?
– Сурен…
– Что?
– Заканчивай воевать. У тебя хорошее сердце, неужели ты не можешь найти другого пути, чтобы проявить себя?
– Не нужно говорить со мной об этом. Молчи.
Неподалёку от хижины кто-то запел. К первому голосу присоединились ещё два, затем ещё. Сергей обернулся на песню и увидел вставших в круг мужчин. Их руки лежали на плечах друг у друга, ноги неторопливо переступали, двигали людей по часовой стрелке. Сурен подошёл к танцующим и присоединился к хороводу. Темп песни постепенно убыстрялся, и в какой-то момент Сергей обнаружил, что хоровод двигался почти бегом. Мужчины издавали короткие, но очень громкие выкрики. Непривычно было видеть, как люди, облачённые в камуфляжные военные одежды, держались за руки, подобно резвящимся детям, и стремительно кружились, то наклоняясь вперёд всем корпусом, то распрямляясь и вскидывая головы в козьих шапках, армейских фуражках и чёрных пиратских платках. Нечто непостижимое, далёкое, властное выплёскивалось из того буйного танца. Даже пришедшие сегодня откуда-то два незнакомых старика присоединились к пляске, сверкая глазами. В какой-то момент танцоры подхватили с земли автоматы. Некоторые подняли их над головами, кое-кто прижал к груди. И все продолжали плясать.
Сергей следил за горцами, не отрывая взора. Когда же всё вдруг прекратилось, он растерялся. В ушах продолжали звучать песня и дружный топот человеческих ног.
– Пошли, – возвратил его к действительности Сурен, поправляя небольшой рюкзак за спиной и автомат.
Отряд насчитывал не более десяти человек. Все они передвигались мягко, легко, хотя большинство из них было обуто в тяжёлые башмаки, лишь двое носили на ногах потрёпанные кроссовки. Шли молча. Ночью сделали остановку в крохотной деревеньке, число домов которой Сергей Лисицын не смог определить из-за быстро сгустившейся тьмы. В горах темнеет быстро, если не сказать стремительно. Партизаны всегда пользовались этим, чтобы легко отрываться от преследований или выходить из окружения. Совсем рядом журчал ручей, и пришедшие, не расставаясь со своим оружием, дружно направились к воде, чтобы обмыть вспотевшие за время перехода тела. Сергея не переставала удивлять чистоплотность горцев. Они не имели возможности часто стирать бельё и носили вечно грязную одежду, но никогда не упускали случая ополоснуть интимные части тела. Если поблизости была вода, они шли умываться, и если рядом стреляли, это не останавливало их.
– Человек должен быть чист, – повторяли люди Сурена.
Рано утром в дом, где спал Сергей, без лишнего шума вбежал кто-то бородатый и бросил Сурену:
– Федералы!
Горцы быстро поднялись и выглянули в окна, оценивая обстановку и перебрасываясь короткими фразами на своём языке. По стене дома гулко и громко ударила пулемётная очередь. Пискнула рассыпавшаяся штукатурка.
– Не забывай, – Сурен показал рукой на фотоаппарат Сергея.