– И часто ты такие услуги оказываешь? – посмотрела она на пассажира.
– Как придётся. Чаще бывает, что воровать надо. Убиваю редко. Однажды в пьяном деле пришлось кирпичом махнуть, а два раза меня просили об этом, как вот ты сейчас. Зато после этого я сыт несколько дней. Сам-то я по молодости отсидел за убийство. Отца я зарезал. Ножом в сердце, кухонным ножом.
– Повздорили?
– Он мать избивал сильно, вот я и не удержался. Я в юности вспыльчив был до невозможности, это потом жизнь пообкатала, пообрезала норов-то. А тогда я не умел сдерживаться. Схватил нож и саданул им. Я бы в тот момент чем угодно проткнул его, вилкой ли, палкой ли обыкновенной, а то и просто пальцем горло продырявил бы.
– Не жалко было потом?
– Нет.
– А других не жалко?
– Нет. Посторонние люди, чужие, ни имени, ни лица их не знал, – бомж пошамкал гнилым ртом.
– Но что-нибудь ты чувствовал при этом?
– Один раз, когда по пьяни кирпичом ударил, чувствовал, что мне палец едва не откусили, гноился потом очень долго. А если про чувство на сердце, то ничего. Обидно немного.
– За что обидно?
– Не знаю.
– Денег мало?
– На время хватает. А так, чтобы на всю жизнь, столько всё равно не заплатят.
Володя не стал заводить машину в гараж, остановился у подъезда.
– Сейчас он уйдёт, – сказала, заволновавшись, Лариса.
– Ну, я пойду к нему, – спокойно произнёс бродяга и вышел из «вольво».
Лариса слышала, как у неё внутри возникло огромное напряжение. С каждым шагом бомжа в ней нарастало волнение, руки и ноги затряслись. Ей казалось, что Володя всё знал, что он приготовился дать отпор, что он специально остановился прикурить, дабы осмотреться, прикрывая лицо сложенными ладонями. А бомж неторопливо приближался, двигаясь косолапо и бочком. Его фигура выглядела почти бесформенной, лохматой, состоящей из сплошных складок грязной одежды. За одной ногой волочился длинный распущенный шнурок. Володя сделал две быстрые затяжки, бросил недокуренную сигарету на мокрый асфальт и шагнул к подъезду.
– Не успеет, – выдохнула Лариса, следя за неторопливым бомжом. Зубы её громко застучали.
Бродяга окликнул Володю, но тот сперва не обратил внимания на него. Затем что-то всё же заинтересовало его, и он остановился. Правая рука его вопросительно коснулась груди, будто он спрашивал: «Вы меня зовёте? Вы не ошиблись… гм, уважаемый… грязнуля?» Он явно недоумевал, однако бомж вёл себя уверенно. Он показал рукой через плечо, и Лариса съёжилась, с ужасом поняв, что бродяга говорил о ней. Володя замялся, сделал шаг вперёд, чуть наклонил голову, всматриваясь в темноту, где мутно виднелась «вольво», уточнил что-то у бомжа и пошёл рядом с ним в направлении указанной машины.
Лариса вжалась в кресло. Помимо нервической дрожи, её охватила паника. Она судорожно завела машину и включила фары. Вспыхнувший свет вылепил две фигуры в нескольких шагах от переднего бампера. Володя от неожиданности заслонился ладонью. Бомж прижался к нему и что-то сделал рукой, чего Лариса не разглядела. Она увидела лишь, как Володя дёрнулся, выгнулся животом вперёд, как бы пытаясь отстраниться от чего-то или кого-то кусающего его в спину, затем взмахнул руками, повернулся к бомжу, снова дёрнулся от невидимого Ларисе укуса, вцепился обеими руками в живот, тяжело упал на колени, дрогнув плечами.
В свете фар Лариса хорошо видела лицо бомжа. Она было серым, под правым глазом темнело большое синячное пятно, грязно-седые волосы падали на узкие прозрачные глаза. В руке бомжа мелькнул металлический стержень.
– Вот и всё, хозяйка, – постучал он в окно, – открывай.
Лариса продолжала дрожать.
– Ты бы свет выключила, слишком уж осветила ты нас, прямо театр какой-то, – бомж плюхнулся на сиденье.
– Он умер?
– Умер. Я ему почки продырявил, кишки и сердце. Он умер. С тебя, хозяйка, бутылка и тридцатник.
– Я помню.
Лариса надавила на педаль, но, проехав один квартал, остановилась.
– Он точно мёртв?
– Обижаешь, хозяйка. А то я не отличаю сено от соломы!
– Хорошо, – Лариса достала деньги, – вот возьми, здесь и на бутылку, и на всё остальное хватит.
– Щедро, – бомж с удовольствием ощупал деньги, – тут больше, чем мы договаривались, но я не откажусь. Не каждый день подваливает счастье. Благодарствую. От всей души спасибо говорю.
Некоторое время они ехали молча.
– Куда тебя довезти?
– А где подхватила, там и выбрось, коли по пути.
– Ладно. Это мне по дороге.
Она снова замолчала, затем спросила:
– А можешь ты убивать по-другому?
– Как это? Могу палкой, могу верёвкой.
– Я не это имею в виду… Ты его так быстро ударил, так неожиданно… Я растерялась, ничего не разглядела…
– А чего там разглядывать-то? Ткнул, и кончено. А тебе, хозяйка, чего надо? Может, тебе посмотреть охота? Так ты мне только скажи, я ещё кого придавлю.
– Посмотреть? – переспросила Лариса. – Посмотреть… Специально устроить… А где ты живёшь?
– Нонче холодно стало, на стройке уж не перекантуешься. А я недалеко от Зубовской в одном подвале устроился, уютно, компанейско. Сейчас вернусь, порадую мужиков выпивкой. Праздновать будем.
– Праздновать… И что же? Все вы такие?
– Какие, хозяйка?
– Все можете людей убивать?
– Кто может, кто не может. Я могу. Евграфыч может. Маринка вряд ли, хотя кто её знает, стерву? Когда жрать охота, на всё пойдёшь. Когда в семнадцатом году дворян повыпирали из России, так пришлось ведь графиням всяким на панель идти. А уж какие цацки были, чистюли и брезгули. И всё ж таки растопырились. Потому как жрать хотелось очень сильно. Это они! Это чистоплотные! А нам, бомжам, что? Мы хоть и не бессовестные, но на совесть научились не оглядываться, чтобы не тяготиться. Жизнь научила. Нужда заставила. Это ведь покуда ты, хозяйка, деньги имеешь, чтобы на таких колёсах кататься, ты не думаешь, как через год или два всё сложится.
А как прижмёт тебя однажды судьбинушка, как пристроишься рядом со мной в подвале на досочках спать, так и выбросишь многое нынешнее из головы и думать станешь иначе, совсем иначе…
Он говорил до тех пор, пока Лариса не остановила машину на Зубовской площади.
– Как тебя звать-то, бомж? – спросила она, когда он со вздохом вылез из «вольво».
– Зачем тебе? Или повидаться ещё хочешь? – улыбнулся бродяга.
– Как знать. Может, захочу, – серьёзно сказала она.
– Тогда зови Засолом.
– Засол?
– Фамилия у меня Засолов. Все величают просто Засолом. Спросишь, где Засола найти, бомжи приведут ко мне.