Шарль Толстяк вскрикнул и замер, не веря своим глазам.
Бившийся в агонии чёрный жеребец подмял под себя Хеля, и они вдвоём полетели в пропасть.
— Ван Хель! Мой друг! — застонал Шарль, и по его щекам заструились слёзы.
Он неуклюже соскочил на землю и побежал к обрыву, но поднятая пыль и устремившаяся в бездну лавина мелких камней не позволили ему разглядеть ничего.
— Ван Хель! Ван Хель! Как же так?! — всхлипывал Шарль. — Ведь ты говорил, что неуязвим… Как же так…
Проскакавший мимо всадник сильно толкнул Шарля, и Толстяк упал, порезав ладони об острые камни на дороге.
— Ван Хель! Где ты, друг мой?! Погиб! Убит!
— Убит! — эхом откликнулись несколько голосов. — Граф де Парси убит! Солдаты, сюда! Отобьём тело его светлости! Не позволим разбойникам надругаться над благочестивым христианином!
Шарль с трудом поднялся.
— Гибельное место, — прошептал он, стряхивая впившиеся в ладони каменные крошки, — дьявольское место, дьявольское время…
* * *
Когда Шарль Толстяк вошёл в покои Изабеллы, её не было. Она не знала о возвращении отряда де Парси в замок, не слышала ничего о побоище на горной дороге, не догадывалась о гибели Ван Хеля.
— Она уехала неделю тому назад, — сказала служанка.
— Далеко ли она направилась?
— Решила навестить семью.
— Что ж она, не слышала о разгроме рыцарей его светлости?
— Гонец прискакал на следующий день, — пояснила служанка, виновато глядя в пол, и едва слышно добавила: — Горе-то какое! Горе!
— Семь дней, как уехала? — переспросил Толстяк.
— Точно так, — кивнула девушка.
Он утомлённо вздохнул и тяжёлыми шагами вышел в тесный коридор.
Вечером Толстяк купил небольшую повозку, запряжённую понурой клячей, и двинулся следом за Изабеллой.
«Как я скажу ей? Сумею ли я? Нет, мой язык не привык сообщать о смерти. Но ведь кто-нибудь должен рассказать ей… Кто-нибудь… А нужно ли? Может, нет никакой надобности? Может, пусть она живёт в мечтах, в ожиданиях? Пусть ждёт Ван Хеля до конца своих дней… Нет, так нельзя. Это не по-христиански. Лучше уж я расскажу о его гибели. Она должна знать. Она забудет, время всех излечивает от любых ран. Пусть Изабелла горько поплачет, но со слезами уйдут страдания… А потом, когда её сердце успокоится, она обратит взор к другим молодым людям, полюбит кого-нибудь, станет женой, родит детишек… Да, так и должно быть… А потери… Что ж, жизнь состоит из потерь и находок. Мы находим гораздо больше, чем теряем. Если бы не так, то жизни просто не было бы…»
Всю дорогу Шарль представлял встречу с Изабеллой, но, когда встреча произошла, он не знал, что сказать…
Он стоял перед девушкой, пыхтя и шмыгая носом.
— Что случилось, Шарль? — спросила Изабелла.
Он сокрушённо покачал головой.
— Плохие новости…
— Что-нибудь с Ванхелем? — заволновалась девушка. — Говорите же! Чего вы молчите?!
— Ван Хель… Он погиб…
Изабелла не поверила. Толстяк подробно рассказал о нападении альмогаваров, и девушка выслушала монаха молча, ни разу не перебив вопросом.
— Не верю, — сказала она, когда Толстяк замолчал.
— Но я сам видел.
— Не верю… Ванхель не может умереть…
— К сожалению, все мы смертны, дорогая Изабелла. Знаю, что вам нелегко принять мои слова, но то ущелье…
— Не верю!
— Тот обрыв… Изабелла, там невозможно выжить… Бездна…
— Не верю…
— Я сам не верю… Но я же видел, вот этими глазами видел, как мой добрый друг сначала был придавлен конём, затем в него вонзилась стрела, а потом он сорвался в пропасть… Всё это ужасно, дитя моё, но такова жизнь. Каждый день я молюсь о душе Ван Хеля…
Изабелла покачала головой, повернулась к Шарлю спиной и скрылась за дверью. Толстяк растерянно потоптался перед домом, развёл руками и побрёл вдоль улицы к харчевне, где он снял комнату.
— Разве можно понять женщину? — спрашивал он несколько раз себя, останавливаясь и оглядываясь. — Да, мне тоже жаль, у меня тоже болит душа, однако я принимаю данность. Зачем нелепое упрямство? Или это не упрямство?
Ближе к вечеру он вновь отправился к Изабелле, но никто не отозвался на его стук в дверь. Несколько прошмыгнувших мимо людей подозрительно покосились на его потрёпанную монашескую рясу.
— Не мешайте им, святой отец! — рявкнул с противоположной стороны краснолицый мужик с сальными седыми волосами. — У них большое горе!
— Что? — Шарль поправил на животе верёвку, заменявшую ремень.
— Беда случилась. Изабелла скончалась. — Мужик перекрестился. — Упокой Господь её душу.
— Что? — не понял Толстяк. — Вы что-то путаете, любезный.
— Перепутаешь тут! Её принесли домой часа два назад, всю в крови, уже бездыханную.
— Принесли? Не может быть! — Толстяк перекрестился. — Когда? Я же только что разговаривал с ней…
— Это вы путаете, святой отец, — седовласый собеседник Шарля снял с двери навесной замок и принялся разбирать его, усевшись на лавку.
— Ну не только что, конечно, а утром.
— То-то и оно… Утром Изабелла была жива, а теперь её нет. Разбилась.
— Разбилась?
— Бросилась с городской стены.
— С городской стены… — эхом отозвался Шарль.
— Головой вниз, — продолжал рассказывать краснолицый, громыхая железом.
— С городской стены… Она упала? Сорвалась?
— Сама бросилась. Это видели и служанка, и многие, стоявшие рядом. Она выкрикнула какое-то имя, назвала его своей любовью.
— Ах вот оно что…
— А вы чего шляетесь, святой отец? Чего вынюхиваете? Зачем вы здесь? — ворчливо спросил краснолицый и отложил замок.
— Я пришёл проведать, хотел поговорить… Я уже был утром…
— Из церкви приходил настоятель и отказался отпевать Изабеллу. Вы тоже будете читать им проповеди о несмываемом грехе самоубийства? — Краснолицый мужик угрожающе поднялся и шагнул к Толстяку.
Шарль испуганно отпрянул и ударился плечом о дверной косяк.
— Она здесь? — спросил он, кивая на дверь.
— А где ж ей быть?
Шарль поспешно толкнул заскрипевшую дверь и нырнул внутрь. На лестнице было темно. Со второго этажа доносилось чьё-то бормотанье. Тусклый предвечерний свет едва давал возможность разглядеть ступени.
— Кто там? — появился на втором этаже сутулый человек с коротко остриженными волосами.
— Да хранит вас Господь, — отозвался Шарль.