Она всегда в сердце.
От нее никуда не деться и не спрятаться.
Ее не выжечь ни новой влюбленностью, ни каленым железом.
Это навсегда.
Как только Воловцов это осознал, ему сразу как-то полегчало. В конце концов, потерявшие ногу смиряются с тем, что у них теперь одна нога, а ослепшие со временем привыкают к темноте. Печально, больно, но жить дальше как-то надо. С одним только не смог справиться Иван Федорович – со своими снами. Ирина продолжала приходить к нему в снах, и поделать с этим судебный следователь по наиважнейшим делам ничего не мог. К сожалению, милостивые государи, сны властвуют над человеком, но не наоборот. Так было, так есть, и следует предположить, что так оно будет и впредь…
Коллежский советник Владимир Иванович Лебедев был чрезвычайно занят. В Замоскворечье, в Малом Ордынском переулке, произошел весьма мощный взрыв, разрушивший верхнюю половину бревенчатого дома. Человека, находившегося в самом эпицентре взрыва, разнесло в куски. Похоже, он готовил в мезонине дома бомбу и на ней же подорвался в результате неосторожности. Узнать, кто это такой, сначала не представлялось возможным. Однако, когда нашли все части и куски разорванного взрывом человека и сложили вместе, подобно мозаике или детским кубикам, то опознать подорвавшегося все же удалось. Им оказался Зигмунд Гаркави, товарищ и соратник Герши Гершуни, бывшего руководителя боевой организации эсеров. Еще он был молодым другом и соратником Екатерины Брешко-Брешковской, одной из основательниц партии социалистов-революционеров. Это значило, что боевая организация эсеров на убийстве министра внутренних дел господина Сипягина в апреле прошлого года не остановилась…
После ранения в прошлом году харьковского губернатора князя Оболенского в террористических актах, направленных на крупнейших сановников империи и полицейских чинов, наступил некоторый перерыв. Сыскные отделения, в том числе и московское, произвели ряд эффективных арестов, причем был подвергнут аресту и сам глава эсеровской организации Гершуни, однако в мае этого года Егор Дулебов, член этой организации, расстрелял из револьвера в городском саду уфимского генерал-губернатора Богдановича. И вот теперь, похоже, готовилось новое серьезное покушение…
Следовало задать вопрос: «На кого в этот раз?»
Этот вопрос по понятным причинам не давал покоя начальнику московского сыска Лебедеву. Агентура его работала слаженно и четко, но на кого нацелилась в этот раз боевая организация эсеров, выяснить пока не удавалось.
В августе сего года путем сложнейшей оперативной комбинации была выманена в Москву из своего подмосковного логова известная террористка Серафима Георгиевна Нахапет. Она лично отправила на тот свет помощника московского обер-полицмейстера статского советника Никиту Кондратьевича Коновалова и частного пристава, надворного советника Карима Худайкулова, известного на Москве своей неподкупной честностью, принципиальной строгостью и прослужившего в полиции тридцать четыре года. По уставу боевой организации при аресте отрицать свою причастность к проведенным террористическим актам было нельзя, и Серафима Нахапет весьма охотно и без какого-либо давления со стороны дознавателей призналась во всех своих противузаконных деяниях. Ей грозила бессрочная каторга, но следствие в лице коллежского советника Лебедева сочло возможным ходатайствовать перед судом о замене пожизненной каторги тюремным заключением на срок пятнадцать лет, если Нахапет признается в том, на кого теперь нацелено террористическое жало боевиков.
В этом вопросе Серафима Георгиевна держалась долго и стойко, пока Владимир Иванович Лебедев не придумал, как ее разговорить.
Разумеется, на дыбу террористку не вздергивали и каленым железом не жгли. Ребра железными клещами тоже не выламывали – все же на дворе не семнадцатый век. Да и не было такового инструментария в сыскном отделении, как не имелось и застенков и пыточных камер. Однако подвальчик в доме по Спиридоньевской, где разместилось московское сыскное отделение, все же имелся. Лебедев самолично съездил в Преображенскую больницу и привез оттуда старый затертый деревянный футляр, внешне напоминающий корпус напольных часов с полостью внутри. Это было весьма эффективное смирительное орудие для буйно помешанных. Сто лет назад в такой деревянный футляр, где имелось лишь отверстие для лица, помещали особенно буйных. Стиснутые досками, они лишались возможности не то что бы присесть, но даже упасть, и уже через сутки становились шелковыми и вели себя показательно смирно.
Как Лебедев отыскал такую диковинную старину в клинике и откуда вообще прознал об этом смирительном футляре – оставалось для всех сотрудников сыскного отделения загадкой. Как пыточное орудие, футляр этот, конечно, в клинике не использовался, но Владимир Иванович решил применить его к Серафиме Нахапет именно как орудие дознания. И резонно, поскольку вела она себя на допросах весьма агрессивно и вызывающе: ругалась непотребными словами, плевалась, пиналась и даже укусила дознавателя Кириллова за щеку, после чего дознавательская щека распухла и стала гноиться. Словом, эсерка Серафима Георгиевна Нахапет клиникой вполне походила на умалишенную и нуждалась в определенном курсе лечения, которое сполна решил предоставить ей Владимир Иванович. Кроме того, она, вероятно, была еще и ядовита, поскольку дознаватель Кириллов был госпитализирован с признаками заражения крови…
Эсерку-террористку поставили в футляр и закрыли на щеколду. Первые два часа она бодро пела песни революционного содержания, потом половину дня неистово ругалась, а к ночи затихла. Утром, придя на службу, Владимир Иванович послал своего помощника в подвал проведать террористку. Тот вскоре вернулся и сообщил, что «заарестованная гражданка Серафима Георгиевна Нахапет готова дать признательные показания»…
Ее высвободили из футляра, и на этот раз она никого не оплевала и не укусила. Словом, вела себя смирно, как и подобает человеку, осознавшему свой поступок и крепко раскаивающемуся в нем. Говорят, футляр два часа отмывали от дерьма и вони с применением карболки и хлора, но все же выветрить до конца противный и весьма жгучий запах не удалось. В конце концов, его выставили во двор, где, простояв сутки раскрытым настежь, он потерял гнилостный дух, после чего его можно было возвращать на место, откуда он, собственно, и был взят. Террористка же Серафима Нахапет, переодетая во все чистое, не дожидаясь вопроса от Владимира Ивановича, выпалила, что бомба в Малом Ордынском переулке готовилась для великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора и командующего московским военным округом, убить которого боевая организация, с благословления руководства партии социалистов-революционеров, постановила еще полгода назад. А еще эсерка поведала о том, что о готовящемся покушении на его высочество знал адъютант великого князя, полтавский дворянин и активный член одной из московских масонских лож капитан Владимир Федорович Джунковский. Известие про капитана Джунковского заинтересовало Лебедева, открывалась возможность как следует тряхнуть господ масонов, действовавших в последние годы особенно активно (неизвестно, что им еще заблагорассудится предпринять!), и он стал набрасывать на чистом листке бумаги примерный план действий, отмахнувшись от своего секретаря, сообщившего, что некто коллежский советник Воловцов настоятельно просит принять его.