Он молчал, обдумывая.
— Генерал, если можно — в порядке поощрения за исполненную работу — откройте мне один секрет, — заполнила я образовавшуюся паузу. — И я понимаю, что прошу почти невозможного. Но посмотрите, какая получается ситуация. Пока что угрозы нападения нет, и проделанная мной работа подтверждает это.
— Внимательный взгляд на японскую экономику, которая не мобилизована для тотальной войны, совпадает с вашими выводами, — сухо заметил он.
— Тем более, — сказала я чуть более агрессивно, чем хотела. — Но это сейчас так. А дальше? В сорок шестом году ваш план будет — надеюсь — успешно выполнен, и вот эти размещенные здесь четыре тысячи американских солдат уйдут. Уйдет, что хуже, и ваша Манильская флотилия, и республика останется с только что созданной сухопутной армией и без какого-либо флота. И это притом, что она расположена на семи тысячах островов. Во что к этому времени превратится японская, как и китайская, военная мощь — можно только гадать, но даже если она останется на нынешнем уровне… Ну, а пока замысел не исполнен — ваш «план Орандж» рассчитан, как я могла убедиться, на то, что нынешние обороняющие эту страну продержатся максимум шесть месяцев, в общем — до подхода американских линкоров. Я помню нашу прежнюю беседу и внимательно читала все ваши речи с тех пор. Но, может быть, генерал, я заслужила, ну скажем так, дополнительного объяснения — на что вы рассчитываете? В случае чисто теоретического нападения противника через десять лет? Ведь тогда никакие линкоры уже не придут. Или, может быть, я заслуживаю объяснений как инвестор? Я слышала, что вы тоже купили акции из Бенгета, которые есть и у меня?
Он чуть склонил голову, внимательно всматриваясь в мое лицо. Посмотрел на сигару, погасшую к этому моменту (а как иначе вести разговор с дамой, которая в данный момент не курит!). И решился:
— Госпожа де Соза, в нашем случае важна не оснащенность или численность армии, а непобедимая решимость нации. В девятьсот пятом году я был назначен, после опыта боевых действий здесь, адъютантом моего отца, военного губернатора Манилы. Это был год, когда Япония объявила своим протекторатом Корею.
Генерал с неудовольствием посмотрел на сигару, но я помогать ему не стала — мне не надо было, чтобы у него появился повод прервать монолог.
— А президентом тогда был Тедди Рузвельт, — проговорил он своим вкусным баритоном. — И я помню, я на всю жизнь запомнил, как тот, первый, Рузвельт ответил на призывы помочь корейцам. А ведь мы, в Маниле, на самом передовом из всех возможных в случае такой войны участке, очень внимательно следили за словами президента. Что же он сказал? Цитирую: мы не будем вмешиваться на стороне корейцев против Японии. Они же не смогли нанести и одного удара в свою защиту. Я это запомнил, госпожа де Соза. Я это запомнил на всю жизнь.
Генерал прищурился и оглядел залу, встречая множество взглядов.
— Флот уйдет, вы говорите? Линкоры не придут? Я знаю лишь, что это сегодня в Вашингтоне настроены именно так. Но вы правы в своих опасениях.
Я удивилась собственной правоте.
— Да, вы правы. Мы можем представить, среди прочих, теоретическую ситуацию, когда созданная нами здесь сухопутная армия отразит первую агрессию, но не спасет страну от морской блокады. Но если она покажет ту решимость, о которой я вам сказал, то это поможет приобрести…
Он задумался, подбирая слова.
— …могучих союзников до того, как придет финальное удушение голодом.
Я начала улыбаться: наконец-то все становится на свои места. Дело совсем не в плане обороны, план сам по себе не имеет смысла. Этот удивительный человек играет не только со своим другом, филиппинским президентом. Он играет еще и с человеком по фамилии Рузвельт — с нынешним Рузвельтом. И ведь он умеет играть. Линкоры придут.
— Ваши находки в этой истории, о которых мне раньше рассказывал Айк, а сейчас и вы подвели итоги, достойны уважения, — очень серьезно сказал генерал. — Мы благодарны нашим британским союзникам. Иметь очередное подтверждение того, что угроза достаточно отдаленна, — это не лишнее.
Я так же серьезно склонила голову — за себя и союзников.
— Но вы правы и в том, что люди важнее вооружений. И если говорить о воспитании решимости, — неожиданно добавил генерал, — то ваша идея грандиозного финала этой истории — такого, чтобы запомнился всем, — очень хороша. Вы быстро поняли эту страну. Мне в свое время для этого потребовался более долгий срок.
Он выпрямился в кресле, кивнул дежурившему неподалеку Айку, наградил меня улыбкой, от которой захотелось петь, и завершил:
— Я с благодарностью принимаю вашу идею.
— Зачем вы это сделали со мной, Верт? — задумчиво спросила я, глядя на волну, бежево-серую с лиловым оттенком.
Нет, он не унизил меня фальшивым непониманием моих слов. Мы не для этого пришли сюда, в наш последний вечер вдвоем, — на длинный пирс, откуда виден морской фасад «Манила-отеля», там, где окна генерала Макартура над выходом из «Фиеста-павильона».
Здесь, в конце пирса, — «славный морской ресторанчик», сказал мне Верт, здесь есть испанское вино и вкусная рыба, сюда долетает музыка из отеля, а корабль — тот самый корабль — пройдет чуть не рядом с нами и станет у своей пристани, параллельно нашему пирсу.
— Зачем я это сделал. С вами и собой, — тихо сказал он, сидя на плетеном кресле как на троне, положив свои удивительные руки на подлокотники. — И затем, что боялся причинить вам горе, заставить испытать мгновенное отвращение и стыд. Даже если шанс на это выглядел ничтожным. И затем, что я не знал, какую еще жертву принести за это счастье — счастье встречи с вами. Отдать за вас жизнь? Это так банально. Но в первый раз мою жертву не приняли, во второй помешала ваша пудреница. Что мне оставалось? Сделать так, чтобы мы никогда не смогли забыть то, что было. Уверяю вас, что в противном случае…
— О да, вы правы, — подтвердила с легким смехом я. — В противном случае могла бы возникнуть ситуация, когда кому-то из нас захотелось бы забыть весь эпизод как можно быстрее. И я содрогаюсь от мысли, что это оказались бы вы.
— Не дайте согреться этому вину, — тихо подсказал он. — И…
Верт поднял бокал:
— И — за новые страны и города, где мы можем встретиться, хотя скорее — нет. И просто за то, что никогда, никогда…
Но его прервали. Подошел филиппинский повар со словами: «Какую лапу-лапу, сэр? Красную или зеленую?»
— Зеленую, конечно, — уверенно сказал он (кажется, его английский улучшился). — Вы ведь знаете, Амалия…
— Национальную гордость — рыбу лапу-лапу, цветок сампагиты, которая на самом деле жасмин, и еще… В общем, знаю.
— И всемирно знаменитый закат над Манильской бухтой? Вот он, перед вами. Он начался.
— Наконец-то. Вы не поверите, Верт, но все эти недели ни одного разу… Я не успевала оглянуться, как оказывалось, что уже ночь. И это — живя в начале набережной. Не дайте мне пропустить закат и на этот раз.