— А потом? Совсем потом — все и дальше будет плохо? Все так и будут ненавидеть всех? Китайцы — японцев, японцы — американцев?
О, нет, думаю я. И вспоминаю то видение, которое я до сих пор не могу понять, но оно ведь ко мне приходило.
Озеро, громадное озеро масляно светится дрожащими дорожками в ночной черноте, кольцо странных белых огней по извилистому берегу, бегущие двойные красные точки — авто? Их так много?
Громадные выгнутые крыши какого-то императорского дворца, под ними — эстрада, много людей в черных фраках, и они китайцы, без всякого сомнения китайцы. А рядом с дирижерским пультом сидит человек с длинными седыми волосами, его пальцы на клавишах, и он — без всякого сомнения — японец.
Но это очень странная клавиатура, рядом с ней блестят кнопки и переключатели. Седоволосый старик еле заметно движет пальцами, над озером громко — невозможно громко — плывут звуки… это флейта? Или орган? На чем он играет? Такого инструмента нет на свете.
Китайский дирижер приподнимает блеснувшую в белых лучах палочку, виолончели хрипят, как французские бульдоги, скрипки заполняют пением воздух. И озеро вспыхивает огнем, по воде бегут лучи прожекторов, на берегах расцветают сотни клубов света, а это — что это такое?
Экраны синема? Десятки одновременно? Но этого же не может быть, я вижу сказку. И в этой сказке люди по всему громадному озеру видят на этих экранах одно и то же — японца с полузакрытыми глазами, он ласково трогает клавиши, а китайская девушка держит руку на его плече, сейчас она будет петь.
— А потом, дорогой мой Элистер, все будет хорошо. Очень хорошо.
— И секретов больше нет? Кроме того, что мы так и не знаем, какая муха укусила Накамуру так, что он начал ползать по стенам и стрелять в других японцев?
— Да ничего подобного. Есть еще минимум три секрета. Или странности. Надо задать несколько вопросов некоему Айку. Вон я вижу стены нашего отеля — сейчас я Айка выловлю и поспрашиваю.
— Постоять за колонной?
— Он майор американской армии. Или бывший майор. И вопросы у меня к нему совсем не те, что к моему исповеднику. Хотя они довольно острые. Не бойся, мой дорогой, лучше узнай, как там с билетами домой. Нам пора туда отправляться. Ну вот мы и в отеле. Найдешь хорошую каюту, достойную рыцаря Британской империи, да?
Я знаю, что почти наверняка их всех больше не увижу. Доживу ли я до того, чтобы просто так — без всяких дел — вернуться в эту ненастоящую страну через несколько лет и спросить у портье: а вот майор Айк с его немецкой фамилией (не Айзеншпитц) — он еще здесь? А ваш генерал — еще готовит филиппинскую армию к неведомым боям? А помните ли вы меня, я ведь жила здесь, окнами на Интрамурос? Я танцевала вон в том павильоне, помните меня?
И портье извинится, сбежит из-за стойки, будет скрываться в углу, среди зыбких зеркальных отражений, ждать, когда сумасшедшая женщина растворится среди мельтешения фигур в белом.
А пока что мы все здесь, и мы, кажется, любим друг друга — потому что знаем, что расстаемся. Айк, Орд, доктор Хаттер — они машут мне руками и идут на перехват. И Джин, с ее ямочками на щеках, Джин с ними, болтает с Мэйми, а вот подходит и обнимает меня:
— Мэйми, я делаю что-то не то, научишь меня настоящим реверансам? Я ведь сейчас должна присесть и сказать — леди Макларен, не правда ли?
Мэйми, кажется, сейчас объяснит все, что думает о британской аристократии. Но она косится на Айка и молчит.
— Поскольку я сама еще не привыкла к титулу, дорогая Джин, то пусть уж будет просто Амалия… Айк, у меня к вам давно уже был вопрос, не то чтобы важный. Помните первые несколько недель жизни здесь, когда какие-то нехорошие люди интересовались моей ячейкой в сейфе и тем временем держали меня на льду?
— Стандартная операционная процедура, леди Макларен.
— Знаю, что стандартная, майор Айз… Айс… нет, не буду даже пытаться. Так что и с вами мне придется остаться просто Амалией. Но допустим, что она была стандартной. А что за глупость началась потом? Почти месяц как вы уже выяснили все: как выглядит мой паспорт, что у меня за банковские счета, наверняка написали вашему человеку в Сингапур, а тому ничего не стоило телефонировать в Пенанг… Но тем не менее возникла вот эта дурацкая пауза, которой не должно было быть. И — как-то резко закончилась, когда вы вдруг рассказали мне про генро. И вообще мы с того момента внезапно стали лучшими друзьями. Так как насчет этого, майор?
Айк смеется, переглядывается с Ордом.
— Вы колдунья, леди Амалия, — говорит басом Орд. — Потому что мы не просто об этом только что говорили…
— Они вас подстерегали, — поясняет Джин. — Вот с этой папочкой. Потому и звонили насчет того, когда вы спуститесь. Мэйми, скажите Айку, чтобы перестал ухмыляться и показал наконец, что у него там, в его папочке.
— Понимаете, Амалия, — объяснил мне Айк, — я человек очень подозрительный. Да, еще до вашего визита на Виктория-стрит мы получили про вас каблограмму, длиной отсюда до того рояля. Ну, вы знаете, кто вы есть, не буду повторять. Содержимое вашей ячейки лишь подтверждало… Мэйми, я что-то не так сказал? Да я вообще ничего не говорил, это всем показалось. Офицер и джентльмен не интересуется содержимым чужих ячеек, ты это имеешь в виду?
— А леди не швыряются пудреницами в матерых японских шпионов и заговорщиков, конечно…
Я обвела их взглядом: вот теперь уже я сказала что-то не то, они же не понимают, какие тут, к черту, пудреницы.
— Так вот, Амалия, мы тогда с ребятами сказали друг другу: все понятно, кроме одного. Фактор времени. Наши люди из Сингапура подтвердили нам, что в момент, когда наш генерал не пришел на свидание к вашему генералу в Шанхае, вы были еще дома и выступали в Ротари-клубе. А тогда каким же образом вы оказались в Маниле чуть не в тот же день, что и мы сами, прибывшие из Шанхая, здесь высадились? Кто-то еще сказал, помнится — «на метле»?
Мои губы начали расплываться. Помнится, в Кембридже моя специфическая улыбка вызывала весьма нездоровые чувства. Главное — не поворачиваться в профиль, потому что хотя у Джин, например, зубы тоже очень заметны, но если сравнить с моими…
— И Айк тогда сказал: ребята, это не она, — сообщил мне Орд с высоты своего роста. — И отправил новый запрос в Сингапур. Попросил объяснений, особых примет и фото. А фото — это уже не телеграф, это почта. Вот мы этой почты и ждали недели три. И дождались.
На свет явилась обещанная Джин папка — не то чтобы я уже не успела десять раз понять, что в ней было.
Борясь со своей улыбкой-не-для-слабонервных, я рассматривала — что бы вы думали, фотостат. Фотостат газетной страницы.
Два отдыхающих винта, справа и слева от моей головы. Вздымающийся над этой же головой третий винт. И кто эта дама, в шлеме, в поднятых на лоб специфических очках на каучуковой ленте? А вот кто. «Первая в Малайе женщина-авиатор Амалия де Соза, королева беспроводной связи, владелица шестнадцати радиостанций, также прославленная своей благотворительской деятельностью, у собственного „Юнкерса“ после успешного перелета из Рангуна».