– Да уж! «Одна бабка сказала» – чудовищно надежный источник! – одобрил Эссиорх. – В общем, дальше было так. Матвей Багров отправился на кладбище. Он заметил, что одна из могил разрыта и рядом с ней стоит открытый гроб. Заглянув в него, он увидел совсем прогнившего мертвеца. Правая рука у него была отрублена по локоть. С одной рукой мертвяк не сумел закопаться. Первые же лучи солнца убили его. В изголовье гроба лежали кошель с золотом и небольшая книга в кожаном переплете. Матвей взял ее. Взял потому, что последнее время у него была дикая, просто ненормальная тоска по печатному слову. Ему захотелось открыть книгу, но рана внезапно заныла так сильно, что он едва не упал. Он понял, что должен обратиться к кому-нибудь за помощью. Хромая, он покинул кладбище и вдоль подножья Лысой Горы пошел в деревню. Внезапно кто-то окликнул его. Он увидел старца, сидевшего на камне. Старец был в холщовой длинной рубахе, с белой бородой. Вокруг головы – берестяной обруч. В руке – посох.
«Что лежит у тебя в мешке, дворянский сын Матвей Багров?» – спросил старец суровым голосом.
«Сабля и пистолеты», – отвечал Багров, как-то сразу ощутив, что старик знает о нем все.
«А еще что?»
«Книга».
«Где ты взял ее?»
Матвей ответил, не умолчав о шалаше и отрубленной руке. Старец кивнул.
«Мертвый ростовщик украл мою книгу. Она была мне нужна, но я, по наложенному заклятию, не мог вернуть ее сам. Он прогнил. Ему понадобилась свежая кровь. Он пришел за твоей и лишился руки. Ростовщик знал, что рука не прирастет, пока ты жив, и что первые же лучи солнца его уничтожат, и потому звал тебя всю ночь разными голосами. Ты не откликнулся, стоял в воде и сохранил жизнь. Позарься ты на кошель с золотом из его гроба, то вскоре умер бы. Открой книгу и прочитай хоть строчку – тоже умер бы».
Тут старец испытующе посмотрел на Багрова.
«Хочешь стать моим учеником? – предложил он. – Ты можешь отказаться, но тогда умрешь от раны. На ногтях мертвеца был яд. Вскоре твоя нога распухнет, и гнилая кровь поднимется к сердцу».
– И Матвей Багров стал его учеником? – спросила Ирка.
– Именно. Но лучше бы он этого не делал и погиб от яда.
– Почему?
– Потому что его учителем стал волхв Мировуд, практиковавший всеначалие. Он считал, что добро и зло части единого целого, как день и ночь, не могут существовать отдельно друг от друга, и потому растворены в каждом человеке в той мере, в которой зачерпнулось при рождении… День побеждает ночь, чтобы через какое-то время быть вновь побежденным ночью. Так и зло с добром ведут давнее, но довольно дружелюбное сражение с заведомо ясным концом. Более того, если бы день вдруг победил ночь, то самому дню пришлось бы делиться на две части – ну, скажем, утро или вечер, и вновь сражаться, но уже друг с другом. Бороться со злом, конечно, надо, но в целом оно естественно, как насморк или аппендикс. Вот примерно так и рассуждал Мировуд. Скверное такое представление! – с негодованием сказал Эссиорх.
– Что же в нем скверного?
– Если изначально признать зло естественным и нормальным, исчезает необходимость становиться лучше. Да и зачем бороться, с чем, если мрак существует в тебе, так сказать, на законных основаниях? Человек говорит себе: я такой, потому что я такой уродился, и не собираюсь меняться. Даже гордится своими недостатками. Захочу – буду творить свет, захочу – мрак. И как только он решает так, то сразу начинает скатываться. И знаешь, почему? Зло, увы, в целом увлекательнее добра, и стоит открыть ему маленькую лазейку, оно в короткие сроки захватывает все строение… А потом, только потом уже – показывает свое истинное лицо, лицо смрадного трупа!.. Но нас сейчас интересуют даже не взгляды Мировуда, а Матвей Багров, – отрезал Эссиорх.
Когда волхв встретился с Багровым и взял его в ученики, Мировуду оставалось жить не больше года. Волхв знал это точно. Некогда в ранней юности он выпил магический напиток, дававший ему ровно тысячу лет жизни и ни на миг больше. И вот время иссякало, а ученика, которому бы он передал свои знания и силы, у него не было. Вероятно, дело было в том, что Мировуду требовался особый ученик, и он знал, что рано или поздно, пусть даже в последний год, такой появится и он сможет передать ему…
– …знания! – услужливо подсказала Ирка.
Эссиорх поднял на нее укоризненные глаза.
– Не только знания! Мировуд был последним хранителем Камня Пути – одного из самых жизнерадостных, самых важных артефактов этого мира. Пока волхв был жив, мрак не мог завладеть Камнем. Вот после его смерти – другое дело! Мировуд знал, что стоит ему закрыть навеки глаза, как сотни и тысячи рук потянутся к Камню.
– И Багров должен был стать его новым хранителем?
– Разумеется. Но Мировуд не заблуждался. Он знал, что с Багровым никто из магов, особенно из темных, церемониться не будет. Одно дело он сам, и совсем другое дело – мальчишка-ученик. Через Багрова перешагнут и Камень отнимут. И тут уже сабелькой не отобьешься, пистолетиком не отстреляешься, на лошадке не ускачешь… – сказал Эссиорх.
Ирка посмотрела на портрет. Тот, казалось, внимательно слушал и втайне смеялся. Во всяком случае, уголки его губ были слегка приподняты.
– Но волхв все равно взял его в ученики? Почему? – спросила она, глядя не на Эссиорха, а на мальчишку на портрете.
– У Мировуда существовал план. И план этот сработал, хотя, лопни у меня шина, я не знаю, в чем он состоял! И никто не знает. Но все очень хотят узнать, причем именно сейчас. Иначе мы не стояли бы с тобой перед уворованной из музея картиной! – сказал Эссиорх с досадой.
Он подошел к окну и выглянул наружу. На маленьком балкончике ворковали голуби. Один из них изредка, кругло-подозрительно, с птичьей оглядкой, посматривал в стекло. Заметив Эссиорха, он спохватился и с удвоенным рвением стал клевать несуществующие крошки.
– Чей-то ученик с Лысой Горы! Шастают тут, понимаешь, собаки страшные!
– Откуда ты знаешь?
Хранитель усмехнулся.
– Да уж знаю. Город просто переполнен магами и шпионами всех мастей! Я даже не говорю о комиссионерах, которых всюду как пыли! Все равно не подслушаешь, братец! А что подглядишь, то забудешь! – сказал он голубю.
– Забудет? А если нет? – спросила Ирка с опаской.