Несмотря на мрачность мыслей, они повеселили Алексея, и он улыбнулся. Страхов остановил машину у школы. Набрал номер Стасика.
– Сынок, уроки сделал? – спросил Алексей, когда на том конце ответили.
– Да, пап. Папа, можно я еще полчасика в теннис поиграю?
– Давай, – улыбнулся Леша. – Только полчасика, а то нам еще вещи собирать.
– Пап, я с тобой еду?
– Да.
– Ура-а!
– Тише ты. – Алексей отстранил телефон от уха.
– Пап, а мама с Аленкой с нами поедут?
– Я думаю, нет. У мамы работа, а у Аленки садик.
– Жаль.
– Ничего. Они скоро к нам приедут.
– Ну ладно, я побежал.
Леша некоторое время держал замолчавший телефон у уха. Со Стасом у него никогда не было проблем, да и с Аленкой тоже. А вот с Андреем… В таком же возрасте, как и Стасик, Андрюша был проблемой, до тех пор, пока его не забрала бабушка – Лешина мама. Сын от первого брака оказался тогда не нужным никому. Первая жена Алексея увлеклась, как она сказала, «мужчиной своей мечты» и упорхнула не то в Польшу, не то Германию. Начала новую жизнь, так сказать. А в этой самой новой жизни не было места маленькому Андрюше. Алексей какое-то время пытался держаться на плаву. С зарплатой в три тысячи прокормить себя и ребенка было практически невозможно. Спасибо маме с отчимом и их большому огороду. Только не хотел Страхов так жить и уехал в Москву в поисках лучшей жизни. И нашел. Все бы хорошо, но не было своего жилья. Куда можно было приходить после трудного рабочего дня. И не бояться получить весточку от хозяев квартиры о том, что их старшая дочь выходит замуж и поэтому необходимо покинуть квартиру в месячный срок.
Андрюшка так и не захотел жить с отцом. Леша привозил его на летние каникулы, но Андрея хватало на месяц. Он очень любил свою бабушку, заменившую ему мать, а еще больше (так иногда казалось Леше) он любил деревенские просторы. Тесно ему было в городе, даже в таком, как Москва. Сейчас его Андрюшка в армии. Через месяц должен прийти. И каково же было удивление Алексея, когда его старший сын согласился жить с ними, в их деревенском доме. Страхов уже тогда был уверен, что переедет (а Жанна с детьми поедет с ним) в свой дом.
* * *
Несмотря на маленькую победу, Жанну трясло. Она знала, что даже переезд на новое место не успокоит ее и она будет дергаться при виде любого человека, говорящего с акцентом. Только время сможет успокоить ее. Только время.
Жанна вошла в холл с цветными стенами, посмотрела на виденные не раз сцены из мультфильмов и сказок. Только сегодня она заметила, как бездарно они нарисованы. Будто это было домашним заданием Ефима Андреевича, сторожа и электрика в одном лице. И он брался за малярную кисть, только когда заканчивалась первая бутылка водки. Сказочные персонажи корчили настолько жуткие гримасы, что Страховой захотелось взять валик и черную краску и замазать эти художества.
Ей вдруг как-то стало не по себе. Жуткие твари, бывшие когда-то добрыми героями сказок, хотели сойти со стен, схватить Жанну и утащить ее в свой потусторонний мир. Страхова, стараясь не прикасаться к ставшим вдруг какими-то выпуклыми картинкам, взбежала вверх по лестнице и подошла к группе Алены. Странно, но здесь, где помещения были наполнены живыми детскими голосами, кошмарные творения сторожа не казались такими ужасными. Жанна взяла себя в руки, глубоко вздохнула и вошла в раздевалку девятой группы.
Большинство шкафчиков были открыты, а это значило только одно – детей, которым принадлежали они, забрали. Страхова подошла к шкафчику своей дочери. На дверце красовались две уточки. Жанна порадовалась, что это наклейки. Если бы и шкафы доверили неумехе, то утки скорее смахивали бы на птеродактилей.
– Мама, мамочка!
Алена выбежала из группы и обняла маму.
– Давай, Крошка, одеваться, – улыбнулась Жанна.
– Здравствуйте, Жанна Ивановна.
Страхова обернулась. В дверях стояла Надежда Филипповна, воспитательница Алены. В руках у нее были альбомные листы.
«Опять поделки и рисунки», – подумала Жанна, но, увидев выражение лица женщины, ей вдруг стало тревожно.
– Здравствуйте. – Жанна отдала курточку Алене. – Крошка, одевайся.
– Посмотрите, что нарисовала Алена. – Надежда Филипповна протянула Страховой альбомные листы.
Жанна долго смотрела в глаза воспитательницы, пытаясь прочитать в них, что ее ждет в творчестве дочери. Жанна боялась. Она, все еще смотря на женщину, села на низкую скамейку и взглянула на первый рисунок. Он ее поверг в шок. Весь лист был исчеркан черным карандашом, но под жирными линиями отчетливо проявлялась основная картинка. Там были люди. Они сидели за столом, а рядом стояла женщина. Жанна поняла это по пририсованному треугольнику – юбке. Что-то было… Она всмотрелась в рисунок сквозь черный карандаш. Над женщиной была стрелка и написано «МАМА», а над людьми за столиком – «БАНДИТЫ».
Жанна посмотрела на Алену. Девочка повязывала шарф и что-то мурлыкала себе под нос. Страхова взяла второй рисунок. Все остальные рисунки были красочными, и ни один из них не был замалеван черным карандашом. На одном она нарисовала машину, а в ней улыбающиеся мордочки. Сверху надпись гласила: «Наша семья». Дальше: лес, речка, солнце, поляна. И везде: «Наша семья». Последний рисунок заставил Жанну снова посмотреть на дочь. Девочка возилась со шнурками. Страхова перевела взгляд на Надежду Филипповну. Та пожала плечами. Мол, а я о чем?
На рисунке был дом. Большой серый дом. Мрачный, будто из фильма ужасов. Весь рисунок был нарисован черным карандашом. Жанна подумала, что тени вокруг дома означали ночь. Да, так, наверное, оно и было, если бы… Она присмотрелась. Одна из теней у крыльца очень напоминала черный силуэт человека. Человека с топором!
– Это чьи рисунки? – спросила Страхова, едва выговаривая слова.
– Я же сказала: Алены.
– Нет. Эти понятно. А вот последний как будто не ее, – предположила Жанна и показала на рисунок с домом.
– Все до единого нарисованы вашей дочерью. И именно это меня беспокоит.
Страхова не могла понять, издевается над ней воспитательница или нет. На всех рисунках люди были примитивными, то есть палка, палка, огуречик – вот и вышел человечек, а на последнем силуэт с топором был нарисован если не художником, то человеком, умело владеющим карандашом.
– Аленушка, – обратилась она к дочери, – скажи, доченька, кто нарисовал этот рисунок?
Алена завязала шнурок и встала.
– Я, – ответила девочка.
– Крошка, не обманывай маму, – сказала Жанна. Наверное, слишком грубо, потому что у дочки на глазах появились слезы и она опустила голову.
– Аленушка, – к девочке подошла воспитательница и обняла ее, – не бойся. Никто тебя не обидит. – Она с укором посмотрела на Страхову. – Расскажи нам, откуда этот рисунок?