— Я все оплачу.
Вольф опять криво усмехнулся и уточнил:
— Такие развлечения обычно стоят недешево…
Адриан задумался, но, услышав ободряющие слова Брайана, решительным движением вынул из кармана бумажник. Вытащив из него кредитную карточку, он протянул ее Вольфу.
— Неужели и пароль скажете? — поинтересовался маньяк.
Адриан пожал плечами и, понимая, что останавливаться на полдороги нет смысла, сказал:
— Набираете в одно слово: «профпсих». Все просто — это сокращение от «профессор психологии». Да, и не забывайте вести отчет о своих тратах. Зашли на сайт, заплатили — сделали нужную запись. Я же, со своей стороны, буду проверять состояние счета через сайт банка. Предупреждаю: один нецелевой платеж — и я иду в полицию.
Вольф кивнул, но даже это движение получилось у него каким-то фальшивым. Адриану, впрочем, не было до этого никакого дела. «Чует мое сердце, мне осталось так немного, что я могу себе позволить роскошь не заботиться о состоянии своего банковского счета», — подумал он. Почему-то, прочитав эту мысль старшего брата, Брайан украдкой фыркнул, словно это было смешно.
— Вам следует поторопиться. Я не знаю, сколько у нас времени. Точнее, не у нас, а у нее.
Пожав плечами, Вольф заметил:
— Ну, если она оказалась в роли чьей-то игрушки и этот человек захочет ею с кем-нибудь поделиться…
— Не «этот человек», а «эти люди», — напомнил собеседнику Адриан. — Он и она.
— Да-да, конечно. Двое. Значит, искать их, наверное, будет даже легче. В любом случае, если они захотят похвастаться своим приобретением, нам это только на руку. Я имею в виду, что для наших поисков будет лучше, если ее захотят показать кому-то, причем не «живьем», а в Интернете.
С этими словами Вольф вновь рассмеялся. Его смех, казалось, мог пробивать стены, как мощное оружие с близкого расстояния. Порой он срывался в какое-то циничное хихиканье, отчего возникало ощущение, что этот человек знает разгадку какой-то тайны, непостижимой для других, нормальных людей.
— Я бы сказал, что эта затея совершенно безнадежна, — все так же ухмыляясь, заметил Вольф. — Но все же, профессор, на вашей стороне есть одно занятное обстоятельство, которое вселяет в меня некоторую надежду на успех.
— Что вы имеете в виду?
— А то, что такой уж он — современный мир. В нем ничего не утаить. Никаких тайн и секретов в нашей жизни уже не осталось. Более того, никто по этому поводу уже давно не переживает. Наоборот, каждый только и мечтает о том, чтобы его жизнь вывернули наизнанку и показали по телевизору. «Минута славы», «Стань звездой», всякие реалити-шоу… Ощущение такое, что главной целью людей стало выставить свою жизнь на всеобщее обозрение. Помните: «Каждый имеет право на пятнадцать минут славы».
«Уорхол, — подумал Адриан. — Дожили: сексуальный маньяк цитирует мне Энди Уорхола».
— Вот только… есть в этом деле одна загвоздка.
«Или это не Уорхол, а Маршалл Мак-Люэн? — Адриан вдруг осознал, что не может вспомнить автора хорошо известной ему цитаты. — Неужели Вуди Аллен?» В общем, ему пришлось взять себя в руки, чтобы вновь сосредоточиться на разговоре с Вольфом.
— Какая еще загвоздка?
— Даже если мы сумеем разыскать ее в Интернете, даже если поймем, откуда ведется трансляция, — это еще не значит, что вам удастся ее спасти. Поймите, если все произошло так, как вы описываете, то, смею вас заверить, похитившие девчонку люди тоже не дураки. Они догадываются, что ребенка из благополучной семьи будут искать, и, как только они поймут, что кольцо поисков сужается вокруг них, статус Дженнифер в их сознании резко изменится. Скажем так, из первосортного товара она превратится в отработавшую свое сломанную вещь, которая только мешается в доме. А что делают со сломанными вещами?
Адриан судорожно вдохнул и переспросил:
— В каком смысле — что делают?
Марк Вольф продолжал говорить, но Адриан Томас заметил, что его голос слегка дрогнул. По всей видимости, даже маньяку-рецидивисту становилось не по себе по мере того, как он осознавал, что́ может произойти с Дженнифер, надоевшей похитителям или ставшей для них опасной. Сам пожилой профессор изо всех сил старался держать себя в руках и не выдавать волнения. Он делал вид, будто просто внимательно слушает собеседника.
— Ну, профессор, не знаю, как вы, — медленно произнес Марк Вольф, — но, когда у меня в холодильнике что-то ломается, я просто выбрасываю его на помойку.
Дженнифер сидела на кровати, зажмурив глаза, скрытые под маской, и пытаясь восстановить в памяти, как выглядела комната, в которой она жила у себя дома. Она старалась воспроизвести облик всех находившихся там вещей — всего, что только могла вспомнить, с точностью художника воссоздавая мысленно каждую деталь обстановки, все цвета и формы. Игрушки. Картины. Книги. Подушки. Постеры. Стол стоял именно так, вспоминала Дженнифер. Покрывало на ее кровати было сшито из лоскутов красного, синего, зеленого и фиолетового цвета. На комоде стояла фотография десять на пятнадцать, запечатлевшая, как Дженнифер отбивает мяч головой во время молодежного футбольного матча. Ей потребовалось немало времени, чтобы собрать целостную картину из разрозненных частей: она боялась упустить из виду любую мелочь. Девушка получала наслаждение от каждого нового воспоминания — будь то сюжет и герои книжки, прочитанной ею в детстве, или то Рождество, когда она получила в подарок свои первые серьги. Ее прошлое постепенно вырисовывалось, словно картина на холсте, в очередной раз напоминая о том, что Номером Четыре она стала лишь несколько дней назад, но до этого в течение многих лет ее звали Дженнифер.
Она находилась в состоянии напряженной внутренней борьбы.
Несмотря на то что Дженнифер удалось-таки на какое-то мгновение украдкой подсмотреть, как выглядит место ее заточения, повязка на глазах существенно ограничивала ее внутренний мир. Иногда, когда она пробуждалась от своей полудремы, ей требовалось большое усилие, чтобы припомнить хотя бы что-то из своего прошлого. Все, что она ощущала, все звуки и запахи — все то, что происходило здесь, в темнице, и, как она знала, снималось на видеокамеру, — все это вносило сумятицу в ее самосознание. Порой ей казалось, что еще вчера не было никакой Дженнифер и никакой Дженнифер не будет завтра. Дженнифер существовала лишь в данную конкретную секунду. Она понимала, что должна изо всех сил бороться за жизнь, вот только с кем или с чем велась эта борьба — этого она понять не могла. Пленнице казалось, что лучше уж быть матросом, брошенным на произвол судьбы посреди бушующего зимнего моря. По крайней мере, тогда она знала бы, что ей нужно сопротивляться волнам и ветру и что, если она не удержится на плаву, непременно погибнет.
Внутренне девушка тряслась в истерике. Внешне она старалась сохранять спокойствие.
Дженнифер твердила себе: «Мне только шестнадцать. Я школьница». Она понимала, что еще слишком мало знает о мире. Она никогда не была в экзотических странах, не видела никаких удивительных мест. Она не была ни солдатом, ни разведчиком, ни преступником — никем из тех людей, чей опыт позволял бы понять природу тюрьмы, в которой она оказалась. Однако, как ни странно, сознание этого не угнетало ее. «Я кое-что знаю о жизни, — думала она. — И я не сдамся без боя». И хотя она прекрасно понимала, что лжет себе, ей было все равно. Дженнифер знала, что главное сейчас — максимально использовать то немногое, что ей известно.