После случившегося, после того черного дня тридцать четыре года назад, мать порвала с Акселем. Она не захотела говорить с ним, даже лежа на смертном одре.
После девяти гудков в трубке наконец послышался кашель Беверли.
— Алло.
— Ты где?
— Я…
Она куда-то отвернулась, и Аксель не услышал продолжения.
— Не слышу, — сказал он. Из-за сильного волнения его голос прозвучал хрипло и напряженно.
— Ты сердишься?
— Скажи наконец, где ты, — взмолился Аксель.
— Ты чего? — спросила она смеясь. — Я здесь, у себя. Это плохо?
— Я просто начал волноваться.
— Да ну, я всего-то смотрю передачу про Викторию.
Беверли отключилась. По неопределенным интонациям ее голоса Аксель угадал: беспокойство девушки никуда не делось.
Он посмотрел на телефон, размышляя, не позвонить ли еще раз. Трубка вдруг зажужжала, и он ответил:
— Риссен.
— Это Йорген Грюнлихт.
— Здравствуйте, — несколько удивленно отозвался Аксель.
— Как прошла встреча с рабочей группой?
— Думаю, с пользой.
— Надеюсь, вы всерьез занимались кенийским вопросом.
— И вопросом о голландских покупателях. На повестке было много всего, и я понял, что не буду принимать решения, пока не разберусь…
— Так что там с Кенией? — перебил Грюнлихт. — Вы до сих пор не подписали разрешение на экспорт? У меня тут Сальман интересуется, какого рожна вы тянете?! Это дьявольски важная сделка, с которой мы и так запаздываем. Агентство уже дало ей положительную оценку, процесс запущен. Товар произведен, его привезли из Тролльхеттена в Гётеборг, владелец завтра приводит в гавань контейнерное судно из Панамы. В течение дня оно разгружается и на следующий день будет готово принять наш груз.
— Йорген, я все понимаю. Я посмотрел документы, и конечно… естественно, я подпишу, но я только что вступил в должность, и мне важно во всем досконально разобраться.
— Я сам занимался этой сделкой, — резко сказал Йорген, — и не усмотрел никаких неясностей.
— Да, но…
— Где вы сейчас?
— Дома, — удивленно ответил Аксель.
— Я пошлю к вам курьера, — сухо сказал Йорген. — Пусть он подождет, а вы подпишете контракт. Так мы не потеряем время.
— Нет, я посмотрю его завтра.
Через двадцать минут Аксель вышел в прихожую, чтобы встретить курьера. Аксель был обеспокоен агрессивной настойчивостью Грюнлихта, но не видел причины задерживать сделку.
Аксель открыл дверь и поздоровался с курьером. Вместе с приятно прохладным вечерним воздухом в дом потекла гудящая музыка. Выпускной в Архитектурном институте.
Аксель взял папку и почему-то смутился при мысли, что он станет подписывать контракт при посыльном, словно стоит на него чуть надавить — и он тут же сделает что угодно.
— Дайте мне пару минут, — попросил Аксель и оставил курьера в холле.
Он миновал нижнюю библиотеку и направился на кухню. Прошел мимо сверкающих поверхностей из темного камня, черных блестящих шкафчиков, подошел к двойному холодильнику с мороженицей. Достал бутылочку минеральной воды, выпил, ослабил узел галстука, уселся за высокую барную стойку и раскрыл папку.
Все было в порядке и выглядело безупречно, все приложения на месте, заключение Совета по контролю за экспортом, классификация товара, предварительное решение, копии в Консультативный совет министерства иностранных дел и уведомление о предложении.
Аксель просматривал документы — разрешение на экспорт, окончательное решение об экспорте — и наконец дошел до строки, где генеральный директор Агентства по контролю за экспортом оружия должен был поставить свою подпись.
И тут его прошиб озноб.
Многомиллионная сделка, очень важная для торгового баланса Швеции, рутинное дело, которое затянулось из-за самоубийства Карла Пальмкруны. Аксель понимал, что Сальман оказался в трудной ситуации; если дело еще затянется, его предприятие рискует потерять этот контракт.
В то же время Аксель понимал: на него давят, чтобы он одобрил поставку боеприпасов в Кению, не давая ему возможности лично гарантировать правильность решения.
Аксель кое-что решил для себя и тут же почувствовал облегчение.
Он посвятит этому делу ближайшие несколько дней и подпишет разрешение на экспорт.
Он это сделает, обязательно сделает, но не сейчас. Грюнлихт и прочие будут злиться, раздражаться — наплевать. Решения принимает он, Риссен, он — генеральный директор Агентства по контролю за экспортом оружия.
Аксель взял ручку и там, где ожидалась его подпись, нарисовал улыбающуюся рожицу с «пузырем», как в комиксах.
Потом, сделав серьезное лицо, вернулся в прихожую, передал папку курьеру и поднялся в салон. Интересно, Беверли и правда наверху или просто не решилась сказать, что удрала?
Что если она незаметно выскользнула и потерялась?
Аксель взял пульт и запустил сборник ранних песен Дэвида Боуи.
Музыкальный центр напоминал слабо светящийся стеклянный слиток. Беспроводной, динамики встроены в стены и не видны.
Аксель подошел к серванту, открыл выгнутые стеклянные дверцы и посмотрел на блестящие бутылки.
Поразмыслил, взял бутылку виски — «Хазелберн», произведение вискарни «Спрингбэнк Дистиллери». «Дистиллери» — это в Шотландии, в районе Кэмпбелтауна. Аксель был там; он вспомнил столетний чан с выжимками — этот чан все еще использовался. Изношенный, выкрашенный в алый цвет и даже без крышки.
Аксель вытащил пробку и вдохнул аромат виски: насыщенно-земляной и темный, как грозовое небо. Он снова заткнул бутылку пробкой, медленно поставил бутылку на полку и услышал, что случайный выбор включил песню с пластинки Hunky Dory.
— But her friend is nowhere to be seen. Now she walks through her sunken dream, to the seat with the clearest view, and she’s hooked to the silver screen, — пел Дэвид Боуи.
В доме брата хлопнула дверь. Аксель выглянул в широкое панорамное окно, выходящее в тесный садик. Подумал, не зайдет ли Роберт к нему, и в дверь тут же постучали.
— Входи! — крикнул он брату.
Роберт открыл дверь и вошел в салон с озабоченным лицом.
— Ты, конечно, слушаешь всякий хлам, чтобы позлить меня, но…
Аксель улыбнулся и запел вместе с Боуи:
— Take a look at the Lawman, beating up the wrong guy. Oh man! Wonder if he’ll ever know: he’s in the best selling show…
Брат сделал несколько танцевальных па, потом подошел к открытому серванту и посмотрел на бутылки.