– Плохо ты меня знаешь, Пелагея Ниловна. – Я приставила меч к ее горлу. – Убью!
– Как убьешь… – захрипела тетка. – Как?..
– Голову отрублю.
– Пожалей… Ох, скажу… где брат… твой…
Кончик меча уперся во впадину между ключиц:
– Он мне не брат!
– Ой! – Ниловна присела от неожиданности, меч оцарапал ей шею. – А жен…них? Жених твой… как же?
– Он мне не жених!
Глаза Ниловны вдруг стали белыми и пустыми – как у ледяного волка, губы вытянулись в узкую щель, из которой слова вырывались с шипением и свистом:
– Путница – проклинаю тебя! Силой всех духов – лесных, земных и небесных. Ты из морока выползла, удачу мою отняла, всю жизнь загубила! Убить меня хочешь? Нет! Не меня убьешь, а того, кто дороже всех, своей рукой убьешь! Проклинаю!
Она резко качнулась назад и в сторону, выскользнула из-под моего меча, с силой ударилась головой о камень и осталась лежать неподвижно, только из носа вытекла струйка темной, почти черной крови.
Пелагея Ниловна была мертва.
Меня била мелкая липкая дрожь. Вдруг я ошиблась насчет сарая?
Нет времени что-то объяснять, я развернулась и побежала к Слободке, отпихивая с пути недоумевающих поселян. Нырнула под перекошенные обгоревшие бревна, с одного удара ноги вышибла крышку погреба, спрыгнула внутрь.
От их вида у меня перехватывает горло – они оба лежали на земляном полу. Бледные, холодные – сначала я приняла их за мертвых. Встала рядом на колени, нащупала ниточку пульса, приподняла веко Никиты – его зрачок сжался в точку, он дышал очень редко, но улыбался! Улыбался, как ребенок в счастливом сне. Дан выглядит точно так же!
Я уговаривала их проснуться, хлопала по щекам, щипала и орала прямо в ухо, но добилась только того, что на мой крик подоспел Демид и свесился вниз, загораживая бородищей свет:
– Что, путница? Сколько раз говорил вам – уходите. Нечего вам здесь делать.
– Такими они уйдут не смогут!
– Не смогут. Ты тоже с ними останешься! Пока Ниловна явится и решит, что с вами троими делать… Путники… – Он в сердцах сплюнул вниз, и хотел захлопнуть крышку подпола, но я успела крикнуть наверх:
– Она больше не придет. Никогда!
– С чего вдруг?
– Умерла!
– Что? – не поверил Демид.
– Ее больше нет! Все.
Он так и замер: положил руку на крышку и решает, что делать дальше. Потом недобро усмехнулся и изрек:
– Врешь ты мне, путница!
– Нет. Она правду говорит! – громыхнул со всех сторон мощный голос старца Феодосия. Отсюда, снизу, я вижу, как его посох отодвигает голову Демида от лаза, мелькнул край белой, длинной рубахи слепого старца:
– Полезай туда к ним, Демид, и пробуди сих путников!
– Для чего бы мне это? Я их в свой подпол не приглашал… – пробурчал Демид.
Но старец Феодосий властно ударил посохом в пол:
– Полезай, сказал! Яви свою силу. Покажи нам, какой ты старец!
Слышен нарастающий шум, множество ног шаркают и стучат по полу, шуршит одежда, скрипят и хлопают двери – наверняка в сарай набилось полно народу, я слышу гомон – собравшиеся одобрительно поддакивают Феодосию.
Демид потоптался у подпола, но так и не спрыгнул вниз, а вместо этого бухнулся в ноги слепому старцу, ухватил его за вышитый край рубахи и принялся уныло бубнить:
– Помилосердствуй! Феодосий Ильич, не моя вина это, не я их в подпол заманил. Не я на них смертный сон наводил! Не я! Поверь слову – не я это!
– Без разницы, кто сон навел. Ты пробуди!
– Не могу… – вдруг заплакал Демид. – Не по силе мне это дело…
Подоспевший Макарий наклонился ко мне и за руки вытащил из подпола. Потом скомандовал, чтобы несколько слободских жителей спустились в подвал и вынесли оттуда два безвольно обвисших тела и уложили их на лавку.
– Ладно. – Слепой Феодосий сурово сомкнул брови. – Не по праву, Демид, ты свой посох получил. Оставь его здесь и ступай, чтобы к вечеру в Слободке тебя не было.
– Куда же мне идти-то?
– Куда глаза смотрят, хоть на болота. Там и живи на заимке, среди неразумного зверья и духов болотных. Что-то ты да должен был от нас в разум взять?
Демид нехотя положил свой посох, уступавший по высоте посоху главного старца, к ногам слепца, отполз к стене и спрятался за людскими спинами. Феодосий спросил:
– Кому по силе будет?
Через притихшую толпу протиснулся Фрол, выдернул за руку смущенного Лёшку и поставил перед старцами:
– Ему! Алексею по силе будет. Он сам такой точно путник, он своих разбудит.
– Такой, да не такой. Что же, Совенок, попробуй. Покажи, чему ты научился.
Сперва Лёшка бормотал неуверенно, но постепенно его голос набирал силу:
Сговорились звери, сговорились птицы,
Сговорилось солнце с луной,
Луна со всеми звездами сговорилась,
Все меж собой сговорятся,
И все мои слова утвердятся,
Исполнятся и закрепятся.
Все мои указы исполнятся!
Он быстро повернулся на пятках вокруг себя и звонко хлопнул в ладоши.
Никита чихнул, резко сел и обвел взглядом сарай – в обгоревших стенах не хватает бревен, а крыши вообще нет. Место, малоподходящее для такого многолюдного сборища. За ним пошевелился Данила, медленно поднес руку к лицу, потер и открыл глаза, улыбнулся мне – именно мне…
Мы решили уходить через два дня, не дожидаясь свадьбы: Иришка задумала выходить замуж за Власа! Правда! Поверить не могу, что человек может по своей воле захотеть остаться жить в таком захолустном месте. Когда мы уложили рюкзаки, задернули замки на куртках и вышли во двор, Иришка выбежала прощаться с нами в платке и длинном балахоне, как ходят все местные девахи. Встала на крыльце рядом с Настасьей Васильевной, махала нам рукой и выглядела очень счастливой!
– Аня, может, тебе тоже здесь будет лучше? – тихо спросил меня Дан.
– Ты что? – Я не поверила своим ушам. – Кормить кур и чистить свинарник?
– Ну что ты, они тебе все будут прислуживать, замуж выйдешь и будешь вроде их принцессы. Старицей, или как там они называют. Оставайся!
– Дан, у них не бывает стариц – только старцы. Не заведено. Понял? Идем!
– Как скажешь, – пожал плечами Дан.
Что за ерунда? Почему Дан решил, что я собираюсь выходить замуж за бородатого? Все же странное это место – Форпост, любому мозг туманит, надо поскорее убираться отсюда. Я махнула Иришке на прощание, отвернулась и прибавила шагу – по дороге мне еще надо заглянуть в Слободку, у меня там незавершенное дело. Один Лёшка захотел пойти со мной, а остальные ждут около первой могилы на нави вместе с нашими провожатыми – Фролом и его отцом Кирианом Фотиевичем.