— На площадке у квартиры Андерсен.
— Буду через минуту.
Рингмар встретил его на лестнице.
— Ребята Бейера говорят, что в квартире кто-то недавно побывал.
— И что это значит? Когда — недавно?
— По-видимому, в эти последние недели. Уже после ее гибели.
— А откуда они это знают?
Рингмар пожал плечами.
— Волшебники… Что-то там про характер запыления. Подожди, расскажут подробнее. И еще. Кто-то ворошил вещи, а потом постарался уложить их на прежнее место.
— Что-то уж очень неуклюже.
— Да… похоже на ложный след. Или… Женщина… то есть Хелена, по всей видимости, держала свои вещи в порядке.
— Может, кто-то рылся в ее вещах и плевать хотел, заметят это или нет?
— Очевидно, не плевать.
— А ты поговорил со старушкой?
— Да… Она очень переживает. Спрашивала, кстати, о тебе.
— Расскажи коротко, и я пойду с ней побеседую.
— Она в основном беспокоится об этой рыженькой девочке… Йенни. По ее словам, ни о чем больше и думать не может.
— О себе могу сказать то же самое. Естественно… маме уже не поможешь.
— Представляешь, что начнется, когда эта история выплывет наружу?
— Постараемся, чтобы не выплыла.
— Как это?
— Через несколько дней кто-то, возможно, придет в почтовую контору в Мольнлюке, чтобы заплатить очередной взнос. А мы будем на месте.
— О Боже…
— Если мы сейчас вылезем с общегосударственным розыском и начнем хвалиться, что сумели идентифицировать труп — все. Такой возможности не будет.
— Не знаю, что и сказать, — пожал плечами Рингмар.
— Я понимаю, что это не по протоколу и это безумие… но вполне реальное безумие.
— Да… пожалуй. Значит, будем темнить до последнего?
— Почему же темнить? Мы не темним, а продолжаем работать. У нас, как ты понимаешь, появились новые следственные материалы.
— Удастся ли… — с сомнением произнес Рингмар. — Меня удивит, если еще не подъехала команда с ТВ или кто-то из журналистов.
Они прокрутили все возможные базы данных, и свои и центральные, — имя было теперь известно. Хелена Андерсен. Начинался новый оборот следствия — теперь на других, более понятных условиях.
«Через несколько дней мы объявим ее имя и опубликуем снимок, где она еще жива. С девочкой. Есть и фотография девочки. Если это не принесет результата, значит, мы имеем дело с самыми одинокими людьми на планете. Они жили, существовали… и ничего, кроме имен, никому не известно. Но все равно — где-то они получали средства на жизнь. На работе? Или социальную помощь… Что-то должно проясниться.
У нее был телефон — на тумбочке, рядом с фотографией. Значит, можно получить список разговоров — входящих и исходящих. Раз у нее был телефон, следовательно, она с кем-то разговаривала».
Винтер позвонил в Почтовый банк. Оказывается, у них есть специальное отделение, занимающееся «полицейскими делами». Ответил мужчина. Винтер представился и объяснил, в чем дело.
— Безнадега, — небрежно произнес тот.
— Простите?
— Извещения уничтожаются через две недели. Вы же сказали, что квартплата внесена больше трех недель назад?
— Сказал.
— Безнадега. Мы уничто…
— Что значит — уничтожаем?
— Вам не известно, что означает слово «уничтожать»? — В голосе собеседника явно прозвучали издевательские нотки. — Бумаги прекращают свое существование и отправляются в мир иной.
— Ну вот что, — разозлился Винтер. — Ваш чиновничий гонор можете сунуть себе в задницу. Мы расследуем убийство, и если вы толково и подробно не ответите на мои вопросы, будьте уверены — я найду способ заставить вас это сделать. Итак: как уничтожаются ордера?
— Их режут на полоски в шредерах, — изменил тон чиновник.
— Через две недели после получения?
— Иногда через несколько дней. Зависит от нашей нагрузки.
— И что за смысл тогда вообще их собирать?
— Сам удивляюсь. У нас просто нет места для этой макулатуры.
— Значит, все же есть надежда, что какой-то ордер остался неуничтоженным?
— Три недели? Вряд ли. Если не попал куда-то в самый низ или у нас людей не хватало…
Он замолчал, как будто ему пришла в голову какая-то мысль. В трубке слышался шум, похожий на шорох ветра, гуляющего на просторах между Стокгольмом и Гетеборгом. Уже начались первые осенние штормы…
— Последнюю неделю у нас было очень мало людей… так что, может быть… Ну-ка, скажите еще раз — когда и где внесены деньги? Я знаю, что в Гетеборге, но в какой конторе? Пишу… номер счета… сумма… номер квартиры.
Винтер понял, что поначалу чиновник вообще его не слушал, и прилежно повторил цифры. Интересно, сколько важных дел идет псу под хвост только потому, что люди не хотят друг друга слушать? Или не решаются настаивать, чтобы их выслушали…
— Трубку не вешаем, — неожиданно сказал чиновник и замолчал. Он напомнил Винтеру стокгольмских джазистов, приезжавших недавно в «Нефертити». Ребята играли куда лучше, чем разговаривали… «Трубку не вешаем…»
В трубке что-то загремело.
— Можете еще подождать?.. Здесь кое-что есть.
— В каком смысле?
— Как я сказал… народу было мало. Говорят, в архиве много чего осталось.
— Жду.
Значит, архив у них все-таки есть… Или как называть хранилище, где документы только и ждут, чтобы их разрезали на полоски. Бумажный морг? Может быть, рационализация производства на этот раз пойдет на пользу… Наверняка кого-то даже и увольняли, если он не успевал резать бумагу на полоски в предписанном темпе. А может, в Стокгольме волна первого осеннего гриппа. Тоже иногда неплохо.
— Вот она! — крикнул чиновник ему в ухо.
— Нашли?
— Нашел! Сам удивляюсь!
Значит, не такая уж безнадега, подумал Винтер.
— Положите этот ордер в конверт и заприте в шкаф.
— Хорошо.
Винтер посмотрел на часы.
— В течение двух часов… вы будете на месте?
— Да.
— За конвертом подъедет наш человек. Он спросит вас. — Винтер посмотрел на записанные в блокноте фамилию и имя сотрудника банка. — И потребуйте, чтобы он предъявил удостоверение.
— Хорошо.
— Спасибо за помощь. И прошу прощения за грубость.
Он нажал на рычаг, дождался сигнала и снова набрал стокгольмский номер — на этот раз отдела безопасности Почтового банка. Его попросили перезвонить через полчаса. Он представился и попросил позвонить ему как можно быстрее.