– Ну, другого у меня нет, – грустно кивает сыщик. – Ты прав, я полжизни пробегал за этими картинами – и вот они в музее, но меня это не радует. Человек – странное животное.
Молинари становится еще грустнее и задумчивее, когда ни на Маргарет-стрит, ни на Брук-стрит им снова не открывают двери. И оживляется, только заметив, что дверь в бруклайнском доме не заперта.
– Вот это уже интересно, – комментирует он, надевая перчатки и осторожно открывая дверь пошире.
– Ты уверен, что тебя здесь не ждут с битой? – спрашивает Иван. – Все-таки нехорошо входить, когда тебе не открывают.
– Не думаю, что ждут, – говорит сыщик, указывая рукой внутрь. Заглянув, Иван видит следы разгрома. Или Савин решил все-таки покинуть город, и они с подругой собирались в спешке, или…
Молинари хочет зайти в дом, но Штарк тянет его за рукав.
– Там все уже забрали, если что-то было, Том. Нам надо в Гринвич.
Машину Молинари одалживает у мамы. Иван скромно стоит поодаль, будто он ни при чем, чтобы она не догадалась, что он – тот самый русский, который недавно заставил ее напрасно наготовить еды. Он ожидал увидеть полную даму в цветастом платье, но миссис Молинари – в джинсах, и ее фигура не выдает пристрастия к итальянской кулинарии. Длинные вьющиеся волосы выкрашены в жгучий черный цвет, глаза густо подведены. Когда они отъезжают, она стоит на крыльце, уперев в бок руку в браслетах. Экая Софи Лорен, думает Штарк.
Машина – это «Олдсмобиль Катласс» начала девяностых; таких в Гринвиче, пожалуй, не видели лет пятнадцать, и вообще там предпочитают европейские машины. Но выбирать не приходится, а по пути Иван проникается симпатией к американскому «дедушке», гладко, как тяжелая яхта, скользящему по дороге.
С дороги Иван звонит Софье – ни на одну эсэмэску она так и не ответила. Но ее московский мобильный выключен. Он звонит в квартиру и долго слушает длинные гудки. Пробует бостонский мобильный – отключен. Тихое отчаяние охватывает Штарка. Какой черт занес его опять в Америку? Что он надеялся здесь найти?
Через три с половиной часа они перед домом Федяева. Штарк направляется прямиком к воротам и звонит; наверняка Молинари предпочел бы сначала осмотреться, но Иван не дает ему этой возможности. Нечего бояться и не от кого прятаться, говорит он себе.
– Назовите цель визита, – откликается на звонок голос из маленького динамика.
– Иван Штарк и Том Молинари к господину Федяеву побеседовать об искусстве, – отвечает Иван.
Ворота отворяются, и Молинари загоняет машину во двор. С безопасностью все обстоит гораздо серьезнее, чем в прошлый раз. Возникшие как из-под земли три охранника осматривают «Олдсмобиль», заставляют открыть багажник и бардачок, заглядывают под сиденья, а один из них водит каким-то прибором под днищем. Убедившись, что машина миссис Молинари опасности не представляет, охранники сопровождают гостей в дом. Дверь им открывает еще один плечистый джентльмен в черном костюме. Лица у охранников нерусские, думает Иван, – может, это вообще ФБР?
Федяев ждет их на кухне, где и в прошлый раз пили чай. Он гладко выбрит, и на его черной водолазке – никаких следов перхоти. Выглядит он намного здоровее, чем в прошлый раз, только глаза усталые, покрасневшие.
– Иван, Том, рад вас видеть, хоть и не ожидал свидеться так скоро, – бывший чиновник сдержанно улыбается. – Садитесь, чай сейчас заварят. Мне доложили, что вы хотите побеседовать об искусстве. К сожалению, это для меня больная тема: моя коллекция в России арестована. Или вы хотите поговорить, так сказать, абстрактно?
– Валерий Константинович, а эти люди в черном – ваши или… – интересуется Штарк по-русски.
– Мои, все мои, – отвечает по-английски Федяев. – А федералы сняли охрану вчера, по моей просьбе.
– Сняли после того, как музей принял картины? – спрашивает Молинари.
– Да, Том, после этого они окончательно убедились, что мне можно доверять. А я со своей стороны заверил их в том, что со своими личными рисками смогу разобраться сам.
Один из людей в черном тем временем возится с чайником. Интересная прислуга у бывшего коллекционера, думает Иван.
– Мы, собственно, хотели поговорить как раз о картинах, которые принял музей, – произносит он вслух.
– Расспросить или рассказать? Если первое, я бы не хотел такого разговора. Как я недавно понял, я недостаточно знаю о них, чтобы кому-то рассказывать.
– Что вы имеете в виду? Ведь это вы их нашли и вернули? – Недоумение Молинари выглядит настолько наигранным, что Федяев смеется.
– Видите ли, Том, у меня есть подозрение, что вы знаете об этой истории гораздо больше, чем я. Мы как раз собирались разыскать вас обоих и хорошенько расспросить. Но вы приехали сами. Наденьте на них наручники, пожалуйста.
Последняя реплика была обращена уже не к Штарку и Молинари, а к четырем спортсменам в черном, неслышно материализовавшимся за спинами гостей. Секунд через пять руки у обоих скованы, но у покорного Штарка они лежат на коленях, у Молинари – скручены за спиной; одному из спортсменов срочно пришлось отлучиться, чтобы наложить компресс на сломанный нос. Двое других держат их на прицеле.
– Ну вот, Том, теперь Иван сможет пить чай, а вы – нет, – комментирует Федяев. – Не надо было резких движений. Дело в том, господа, что я узнал из источника в музее, что картины, которые вы, Иван, передали моим адвокатам, как бы это сказать, не совсем подлинные. И я, надо вам сказать, задумался, как такое могло получиться. Теперь я в ином свете вижу роль Софьи Добродеевой – или Суэйн, смотря который из ее паспортов вам больше нравится. И особенно ваше участие в этом деле, Том, – его я вижу уже абсолютно в ином свете. Ведь фамилия вашей матушки – Ангило, не правда ли?
– Не впутывайте мою маму, – рычит Молинари. – Если с ней хоть что-то случится, я доберусь до вас, даже если буду мертв.
– Вы бывали на Гаити, Том? Говорят, там известны такие случаи.
Молинари лишь смотрит на Федяева полными ненависти глазами. Иван пытается вспомнить, где он слышал фамилию Ангило. Кажется, от самого Тома. «Коза ностра»… «Крестный отец»… Ну да, конечно, такая фамилия была у босса итальянской мафии, которого якобы сдал федералам Джимми Салливан. Вот так мама!
– Вы действуете вместе с Салливаном? – спрашивает Иван у Федяева, стараясь унять адреналиновую дрожь. Сейчас он точно должен быть камнем посреди бурной реки.
– Какая интересная гипотеза, Иван. С чего вы это взяли?
– Мне трудно вести интеллигентную беседу со скованными руками.
– К сожалению, я не могу снять с вас наручники. Оказать вам преференцию значило бы обидеть вашего друга из «Коза ностры».
– Нет никакой «Коза ностры», – кричит Молинари. – Мама была племянницей Джерри Ангило, но она никогда ничего не знала про его дела! Женщин к ним и близко не подпускали, ты же читал Марио Пьюзо, долбаный русский кретин! Ты видел, на чем мы приехали? Это моей мамы тачка. Настоящая мафиозная тачка, правда?