— Она угодила в какую-то компанию пару лет назад, — громко сказал он. — Но увидела, что там все придурки…
— Не надо ничего объяснять, — сердито перебила Аида.
Беньямин на мгновение умолк, потом сказал:
— Я… я только подумал, что отвечать за свои ошибки — это мужественно.
— Да, но я понял так, — возразил Эрик, — что это понимание неполное, если не убрана…
— Ну перестань! — закричал Беньямин. — Ты про нее ничего не знаешь.
Аида повернулась и пошла прочь. Беньямин побежал за ней.
— Извини, — сказал он задыхаясь. — Папа иногда такой неловкий…
— Разве он не прав?
— Нет, — тихо ответил Беньямин.
— А по-моему, прав, — сказала Аида, слабо улыбнулась и взяла его за руку.
Вторник, восьмое декабря, первая половина дня
Отделение судебной медицины располагалось в здании из красного кирпича, в доме номер пять по Ретциусвег, посредине обширного кампуса Каролинского института. Со всех сторон его окружали более высокие здания. Йона Линна объехал вокруг и остановил машину на гостевой парковке. Направляясь к главному входу, он прошел по замерзшему газону и стальному грузовому пандусу.
Йона думал: удивительно, что «обдукция» происходит от латинского слова «прикрывать», хотя на самом деле патологоанатомы занимаются совершенно противоположным. Может быть, словом «обдукция» хотят обозначить то, чем заканчивается вскрытие: тело зашивают, и внутренности снова закрыты.
Отметившись у девушки на рецепции, комиссар получил разрешение пройти к Нильсу Олену, профессору судебной медицины, которого все звали Ноленом за то, что он подписывал свои отчеты «Н. Олен».
Кабинет у Нолена модный: чистые ослепительно-белые и приглушенные светло-серые поверхности. Все тщательно продумано и дорого. Несколько стульев из полированной стали с белыми кожаными сиденьями. Свет падал на стол через висевшую над ним большую стеклянную пластину.
Нолен, не вставая, пожал Йоне руку. Под белым халатом у него была рубашка-поло, на носу очки во французской оправе с белыми дужками. Худощавое лицо гладко выбрито. На голове ежик седых волос, губы бледные, нос длинный, кривоватый.
— Доброе утро, — просипел он.
На стене висела выцветшая фотография Нолена и его коллег: судебного врача, судебного химика, судебного генетика и судебного одонтолога. Все были в белых медицинских халатах и выглядели счастливыми. Медики окружали стол, на котором лежали темные обломки костей. Из текста под изображением следовало, что кости найдены в захоронении девятого века, обнаруженном возле торгового города Бирка [3] на острове Бьёркё.
— Опять новая картинка, — сказал Йона.
— Приходится приклеивать фотографии скотчем, — недовольно откликнулся Нолен. — В старой патологичке была картина в восемь квадратных метров.
— Ох ты.
— Картина Петера Вайса.
— Писателя?
Нолен кивнул, и в его очках отразился свет лампы.
— Да, в сороковые годы он написал групповой портрет всего института. Полгода работы. Получил шестьсот крон, как я слышал. Мой отец тоже там есть, среди патологоанатомов, стоит в изножье возле Бертиля Фальконера.
Нолен склонил голову набок и повернулся к компьютеру.
— Сижу вот, ковыряюсь с отчетом вскрытия по убийству в Тумбе, — сказал он, помолчав.
— Да?
Нолен покосился на Йону:
— Утром звонил Карлос, искал меня.
— Я знаю, — улыбнулся Йона.
Нолен пальцем поправил очки.
— Потому что, естественно, важно определить время смерти.
— Да, нам надо было узнать, в каком порядке…
Нолен, надувшись, поглядел на экран:
— Это лишь предварительное заключение, но…
— Мужчина умер первым?
— Точно… Я исходил только из температуры тела. — Нолен ткнул пальцем в экран. — Эриксон сказал, что в обоих помещениях, и в раздевалке, и в доме, была одинаковая температура, поэтому я рассудил, что мужчина умер примерно за час до тех двух, даже чуть больше.
— А сейчас у тебя другое мнение?
Нолен мотнул головой и со стоном поднялся.
— Грыжа позвоночника, — объяснил он, вышел из кабинета и похромал по коридору к патологоанатомическому отделению.
Йона двинулся за ним.
Они прошли мимо темного зала с патологоанатомическими столами из нержавейки. Столы напоминали столешницы с мойкой, только с квадратными секциями и бортиками по краю. Нолен и Йона вошли в прохладное помещение, где тела, которые исследовали судебные медики, лежали в ящиках с температурой четыре градуса. Нолен остановился, проверил номер, выдвинул длинный ящик и увидел, что он пуст.
— Забрали, — улыбнулся медик и пошел по коридору. На полу отпечатались следы тысяч колесиков. Нолен открыл еще одну дверь и придержал ее, впуская комиссара.
Они оказались в ярко освещенном, выложенном белым кафелем зале с большими раковинами на стене. Вода из оранжевого шланга стекала в сток в полу. На длинном, покрытом пластиком патологоанатомическом столе лежало обнаженное бледное тело, на котором темнели сотни ран.
— Катья Эк, — констатировал Йона.
Черты лица мертвой женщины были удивительно умиротворенными, рот полуоткрыт, глаза смотрели спокойно. Она словно слушала прекрасную музыку. Выражение лица не вязалось с длинными резаными ранами на лбу и щеках. Йона окинул взглядом тело Катьи Эк. Возле шеи уже начали проступать синие прожилки, словно на мраморе.
— Мы надеемся успеть провести вскрытие после обеда.
— Боже мой, — вздохнул Йона.
Открылась другая дверь, и вошел, неуверенно улыбаясь, какой-то молодой мужчина. На брови у него было несколько колечек, крашеные черные волосы, собранные в хвост, свисали на спину, на медицинский халат. Нолен, усмехнувшись, вскинул кулак в хардроковом приветствии, на которое молодой человек немедленно ответил.
— Это — Йона Линна из государственной уголовки, — объяснил Нолен. — Он из тех, кто иногда заходит проведать нас.
— Фриппе, — представился молодой человек и пожал Йоне руку.
— Специализируется в судебной медицине, — объяснил Нолен.
Фриппе натянул латексные перчатки. Комиссар подошел за ним к столу и почувствовал холодный неприятный запах, окружавший женщину.
— Ей, кажется, досталось меньше всего. — Нолен показал на труп. — Несмотря на множество резаных и колотых ран.