— Сартр был прав, — подал голос Раф из-за своей подушки. — Ад — это просто другие люди.
Я была готова с ним согласиться. В данный момент мне хотелось одного: скорей бы вечер, чтобы я снова могла отправиться на прогулку, вырваться из дома, уйти подальше, хорошенько обо всем поразмыслить. Еще ни разу в жизни я не проводила столько времени в окружении других людей. До сегодняшнего дня я даже как-то об этом не задумывалась, но неожиданно все, что они делали — то, как Джастин строил из себя умирающего лебедя, как Эбби раскладывала карты, — показалось мне сродни вражеской атаке. Я натянула на голову джемпер, поглубже зарылась в кресло и вновь постаралась уснуть.
Когда я проснулась, в комнате никого не было. Создавалось впечатление, что мои новые друзья покинули ее в спешке, словно им что-то угрожало. Свет оставлен включенным, абажуры на лампах торчат под каким-то странным углом, стулья отодвинуты, в кружках недопитый кофе, на столе — липкие круги от пролитой жидкости.
— Эй! — крикнула я. Голос потонул в вечерних тенях, и мне никто не ответил.
Дом казался огромным и каким-то враждебным. Такое иногда бывает, когда спускаешься вниз, после того как уже запер на ночь входную дверь, — чужой, замкнувшийся в себе, сосредоточенный на своей собственной жизни. Никаких записок. Похоже, они все-таки вчетвером отправились на прогулку, чтобы проветрить головы.
Я налила в кружку холодного кофе и выпила, прислонившись спиной к кухонной раковине. За окном свет только-только начал приобретать золотистый сиропный оттенок, и над лужайкой с веселым щебетом сновали ласточки. Я оставила кружку в мойке и пошла к себе; сама не знаю почему, но старалась ступать как можно тише, специально перешагивала скрипучие ступеньки.
Стоило мне положить руку на ручку двери, как я тотчас ощутила, как дом вокруг как будто напрягся. Не успела я открыть дверь, как до меня донесся слабый запах табачного дыма, и я увидела силуэт — широкоплечий, он недвижимо сидел на постели. Дэниел.
Он повернулся ко мне, и в стеклах его очков отразились голубые шторы.
— Кто ты? — спросил он.
Я моментально принялась соображать — с той скоростью, какую только мог ожидать от меня Фрэнк в такой ситуации. Поднесла палец к губам, чтобы он замолчал, а второй нащупала выключатель.
— Это я! — произнесла громко. — Я вернулась.
Слава Богу, Дэниел странный парень, так что, возможно, сегодня у нас получится уйти от ответа на его вопрос «Кто ты?».
Он не сводил глаз с моего лица, и, главное, находился между мной и моим чемоданом.
— А где все остальные? — спросила я и рывком расстегнула блузку, чтобы он мог видеть микрофон, пришпиленный к лифчику, от которого вниз к бинтам повязки тянулся шнур.
Дэниел удивленно приподнял брови, но лишь чуть-чуть.
— Отправились в город, в кино, — спокойно ответил он. — Мне нужно было кое-что здесь сделать. Мы решили тебя не будить.
Я кивнула, показала ему большие пальцы — мол, все правильно, — а сама медленно опустилась на колени и вытащила из-под кровати чемодан. Все это, не сводя с него глаз. Музыкальная шкатулка на моей тумбочке, тяжелая, с острыми краями, была рядом, совсем под рукой. Она наверняка поможет мне замедлить его действия, если вдруг понадобится выбраться отсюда. Дэниел даже не пошелохнулся. Я набрала шифр, открыла чемодан, нашла удостоверение и бросила ему.
Дэниел тщательно изучил его.
— Хорошо выспалась? — учтиво поинтересовался он.
Голова его склонилась над удостоверением — похоже, оно его заинтересовало. Моя рука лежала на тумбочке — в считанных сантиметрах от пистолета. Что, если попробовать взять пушку и засунуть за пояс? Нет, вдруг он поднимет глаза. Не стоит. Я застегнула «молнию» на чемодане и защелкнула замок.
— Так себе, — ответила я, — голова по-прежнему раскалывается. Хочу немного почитать на сон грядущий — надеюсь, полегчает. Можно минутку твоего внимания?
Я даже помахала у него перед носом рукой, после чего двинулась к двери и поманила к себе.
Дэниел на прощание еще раз взглянул на мое удостоверение, после чего аккуратно положил его на тумбочку.
— Конечно, — произнес он, поднялся с кровати и последовал за мной.
Дэниел двигался почти бесшумно, особенно если учесть его телосложение. Я все время чувствовала его позади себя и знала, что мне есть чего бояться — достаточно одного толчка, — но мне почему-то не было страшно. Адреналин растекался по телу жидким огнем; ни разу в жизни я не ощущала себя такой смелой. Экстаз глубины, как-то раз назвал это ощущение Фрэнк и предупредил меня не доверяться ему; подпольные агенты способны легко утонуть подобно ныряльщикам на большие глубины, опьяненные ощущением невесомости, но мне было все равно.
Дэниел застыл в дверях, ведущих в гостиную, и не спускал с меня взгляда. Я же, легкомысленно напевая под нос «О, Джонни, и за что только ты меня любишь?», пробежала пальцами по пластинкам, пока не остановила свой выбор на «Реквиеме» Форе. Вытащила его из плотного ряда струнных сонат — пусть Фрэнк послушает что-нибудь приятное, что заодно поможет ему расширить культурный горизонт, — и поставила звук почти на максимальную громкость. Затем опустилась в свое любимое кресло, удовлетворенно вздохнула и перелистала большим пальцем страницы блокнота. После чего аккуратно, полоса за полосой сняла с себя бинты, отстегнула от лифчика микрофон и, сложив все это рядом на стуле, какое-то время с упоением слушала музыку.
Дэниел проследовал за мной через кухню и вышел в сад. Меня не слишком вдохновляла идея пересечь открытую лужайку — таким образом легко теряешь возможность визуального наблюдения. Впрочем, выбора у меня не было. В общем, я обогнула открытое пространство и направилась в сад. Как только мы оказались под сенью деревьев, я позволила себе расслабиться — даже вспомнила про то, что забыла застегнуть пуговицы, и поспешила исправить свой огрех. Если Фрэнк и отрядил кого-нибудь наблюдать за нами, мой жест наверняка дал бы пищу для размышлений.
В беседке было гораздо светлее, чем я ожидала. Солнечные лучи струились на траву длинными золотистыми стрелами, пробивались сквозь извилистые побеги плюща, светлыми пятнами падали на каменные плиты. Сиденье оказалось холодным как лед даже через джинсы. Мы вошли в беседку, и плющ, качнувшись, спрятал нас от посторонних глаз плотным пологом.
— Отлично, — сказала я, — теперь можно поговорить. Только, пожалуйста, на всякий случай вполголоса.
Дэниел кивнул и, стряхнув грязь со второго сиденья, тоже сел.
— Значит, Лекси умерла, — произнес он.
— Боюсь, что да, — ответила я. — Мне, право, жаль.
Эти слова показались мне самой сущим абсурдом, причем сразу по миллиону причин.
— И когда же?
— В ту ночь, когда ее ударили ножом. Не думаю, что она долго мучилась, если это, конечно, тебя утешит.
Дэниел промолчал. Он сидел, сцепив пальцы и положив руки на колени, и смотрел куда-то сквозь плющ. У наших ног негромко журчал небольшой ручеек.