– Простите, повелитель! Прикажете мне принять яд?
– Ты и так принимаешь его чаще, чем слабительное, Гервег… А что будет, если девчонка разнюхает? Говорят, у светлых мощнейшая интуиция.
Гервег хихикнул с интонацией пакостной старушки, дождавшейся-таки смерти соседки, которой она два года упорно не возвращала сковороду.
– Не разнюхает! Двенадцать вавилонских мудрецов, которым мы создали почти что рай в Нижнем Тартаре (всего три часа пыток в неделю, хвала великодушию Лигула!) наложили на нее временное заклятье. Она мгновенно забудет о грозящей ей опасности, даже если ее предупредят.
– Хм… Ты и здесь распорядился? Но, кажется, у этой магии есть какие-то побочные действия.
– О да, повелитель! Повышенная обидчивость!.. Теперь она будет набрасываться на всех, пока Мефодий не… – начал Гервег.
– Погоди! Все-таки мы на территории Арея. Лучше будет… – резко прервал Лигул.
Меф так и не понял, что будет лучше с точки зрения горбуна из Тартара. Ухо ему обожгло жаром. Пластилин раскалился. Буслаев едва успел отбросить его, прежде чем он превратился в оплавленную растекшуюся массу. Проклятый Лигул! Он был слишком осторожен.
Мамай ждал Мефа в машине с тем равнодушным терпением (ехать так ехать – стоять так стоять), что встречается лишь у профессиональных водителей. У разбитого киоска уже начали собираться прохожие. Машины они явно не замечали. Один из мужчин даже ухитрился пройти ее насквозь, на мгновение став расплывчатым. Помнится, первое время Меф долго привыкал к подобной магии. Она казалась ему противоестественной.
Меф легко вскочил в машину. Для него она была вполне реальной.
– Где мое ухо? – спросил Мамай.
– На совести Лигула. Все вопросы к нему… – кратко ответил Меф.
Мамай сплюнул в пространство – сплюнул, разумеется, тоже пластилином – и резко дал задний ход. Буслаев подумал, что обращаться с вопросами к совести Лигула хан не станет. Причем не только за отсутствием оной.
* * *
У спортклуба «Пижон» Мамай стал сдавать задом, собираясь с разгону въехать в парковочное место, куда в обычных условиях не встала бы и детская колясочка.
– Перегрелся? – доброжелательно поинтересовался Меф.
– Слушай, а! Новую машину хочу! Эту разбить надо, нет? В канцелярии что скажут: «Совсем с ума сошел! Старый машина не разбит, а новый бэрэшь!» – доверительно сказал он Мефу.
Меф в очередной раз удивился Мамаю. Тот то начинал говорить вполне литературным языком, то общался как узбекский джинн. Должно быть, комиссионеры, эти природные клоуны, были вообще малопоследовательны в своих действиях.
Меф не стал дожидаться, пока Мамай разберется со старой машиной, и выскочил. К клубу вели обледенелые ступени из гладкого мрамора – идеал строительной бестолковости. Поднявшись, он толкнул вертящуюся дверь и вошел. Никто не спросил у него пропуск. За стойкой дежурного никого не было, лишь пищал сдернутый с рычажков телефон. Рядом стоял белый стаканчик с кофе. Сам не зная зачем, Меф заглянул в него. На дне стаканчика шевелились белые черви.
Под ноги Мефу подкатилась старая газета. Он ловко наступил на нее и провернулся на каблуке. Газета стерпела, лишь издала короткий сдавленный хрип. На полу на краткий миг обозначился некто, со внешностью плоской и невзрачной, как профиль на старой монете. «Ну, разумеется! Ничто так не губит комиссионеров, как излишнее любопытство», – подумал Буслаев.
Буслаев прошел через раздевалку, толкнув мешавшую ему дверцу шкафчика. Отсюда вели две двери – в душевую и в зал. Меф машинально выбрал дверь в душевую. До сих пор никого, кроме прикинувшегося газетой комиссионера, ему не встретилось. Куда подевались Арей и Улита? Об отъезде Лигула он уже знал. Другие бонзы мрака, видно, тоже не стали задерживаться. Пока все говорило о том, что мероприятие закончилось, гости схлынули, а он опоздал.
Через душевую Меф заглянул в бассейн, сохранявший следы недавнего разгула. В бассейне плавали пустые кувшины из-под бухарских джиннов и несколько спасательных жилетов с «Королевы Элизабет». Кроме того, на дне бассейна лежал колоссальных размеров якорь. Кто-то из бонз или скорее из их свиты порядком повеселился.
Решив заглянуть и в другие помещения клуба, Меф огляделся и понял, что ему придется вновь пройти через душевую. Он был уже почти у раздевалки, когда услышал чьи-то шаги. Не задумываясь, Меф прижался к стене. Едва он это сделал, как мимо него кто-то быстро прошел. Это был суккуб Хнык, сшитый суровой ниткой из двух половин: мафиозного красавца и томной девицы расшатанной нравственности. Хнык был так увлечен, передразнивая кого-то, что Мефа не заметил. С суккубами это случается сплошь и рядом.
– Ах, нюня моя, какая прелесть! Разрушить самую великую любовь столетия приятнее, чем убить родную маму!
Меф застыл. А Хнык уже томно вертелся, высоко вскидывая руки, как балетный танцовщик.
– Легче, легче, еще легче! Вот так! Возможно, мне позволят взять ее крылья! Хотя обманут, противные, точно обманут! Бедного Хныкуса Визглярия Истерикуса Третьего вечно обманывают! Вытирают ноги о благородство его души!.. А, кто здесь?
Хнык пугливо замер. Холодная сталь меча Древнира, меча, способного уничтожать даже духов, коснулась его горла.
– Не двигайся!
Суккуб умоляюще скосил на Мефодия глаза. Обычного оружия он бы не испугался, но этого… Опаснее меча Древнира была лишь коса Аиды Мамзелькиной.
– Не убивайте меня, наследник! – пискнул он.
– Отвечай: чьи крылья тебе обещали? Дафны?
– Мне? Какие крылья? Что вы, наследник? Клянусь мамой, папой, дедушкой и братцем Тухломошей: ничьи.
Знавший, как мало нежности связывает Тухломона и Хныка, Мефодий невольно усмехнулся. Хнык знал, кем поклясться.
– Жаль. Надеюсь, нитки у тебя с собой? Штопаться придется долго и упорно, – Буслаев с трудом удерживал меч, которому не терпелось сделать Хныка на голову короче.
– Не надо, наследник! После вашего меча раны не зарастают! Бедный Хнык окажется в Тартаре. Там такой кошмарный климат! Срочно требую политического убежища в Эдеме!.. Пусть меня там насильно обкуривают благовониями и кормят апельсинами! Но предупреждаю: разрезанными на дольки, а то я буду подло плеваться гремучим ядом… Ай, что вы делаете? Вы чуть не отрезали мне нос!
– Сожалею. Это не я, это меч! У меня устала рука, – сказал Меф.