— Доктор, — повторила она и кивнула.
— Быстро!
Еще один кивок.
— Быстро!
Она развернулась и что-то повелительно крикнула.
Его звали Гудвилл, то есть Добрая Воля, и гнал он как сумасшедший.
Судя по возрасту, ему еще рано было иметь водительские права. Но, судя по показаниям приборов, его четырехлетняя «тойота» проехала двести пятьдесят семь тысяч километров. Крутя руль, он пытался меня переубедить.
— Клиника в Худспрёйте — полное дерьмо. Мы должны ехать в Нелспрёйт. В больницу!
— Нет времени.
— Время будет, я поеду быстро.
— Нет, пожалуйста.
— В Худспрёйте нет врача, только медсестры. Они ничего не умеют. — На перекрестке, на котором на нас напали, он повернул направо. — Верьте мне.
Я не знал, на что решиться.
— Ладно, тогда поторопись.
— Смотрите! — Он прибавил газу.
Я сидел на заднем сиденье, крепко прижимая к себе Эмму, а Гудвилл гнал, включив аварийную сигнализацию и непрерывно давя на клаксон. Эмма все время дергалась — как будто из ее миниатюрного тела с каждым толчком выходила жизнь. Я сказал ей:
— Эмма, ты не должна умирать! Прошу тебя, Эмма, не умирай!
Доктор рванул мою руку, вправляя вывих, и мне захотелось со всей силы врезать ему кулаком по физиономии — такая невероятная была боль. Но боль быстро прошла. Он отошел на шаг и сказал:
— Господи, приятель, мне показалось, ты сейчас мне врежешь! — Ему было за пятьдесят, и он был кругленький, как бочонок.
— Ваша правда, док, я едва не врезал вам.
Он рассмеялся.
— Звоните, док. Я должен знать!
— Я ведь вам все сказал.
— Вы сказали, надо вправить мой вывих, а потом можно звонить.
— Позже.
— Сейчас!
— Бесполезно. Она в операционной.
— Где операционная?
— Сейчас я вколю вам противовоспалительное. — Он достал из ящика стола шприц. — И обезболивающее. И потом, надо обработать ваш порез.
— Какой порез?
— На правом плече.
— Док, где операционная?
— Сядьте!
— Нет, док…
Он рассердился:
— Послушай, приятель! Если хочешь, ударь меня, сейчас самое время, потому что я скажу тебе кое-что неприятное. Только посмотри на себя! Ты весь дрожишь, пыхтишь, как паровоз, и перепачкался в грязи, как свинья. И в таком виде ты собираешься вломиться в операционную? Они вышвырнут тебя вон, даже не сомневайся. А теперь сядь на стул, я сделаю тебе укол и промою рану. Потом ты примешь успокоительное, умоешься и будешь ждать до тех пор, пока хирург не выйдет и не скажет, как обстоят дела.
Я стоял и смотрел на него.
— Быстро! На стул!
Я подошел к стулу и сел.
— Наклонись вперед. Расстегни ремень.
Я послушно выполнил приказ.
— Наклонись еще, приятель. Мне нужно добраться до твоей задницы.
Он подошел ко мне, спустил с меня брюки и протер место укола ваткой со спиртом.
— Она твоя жена?
Игла проткнула кожу — как мне показалось, излишне грубо.
— Нет.
— Не дергайся. Сиди тихо. Еще один обезболивающий. Она твоя подружка?
— Нет.
— Родственница? — Он вытащил еще один шприц.
— Нет. Она моя клиентка.
Еще один болезненный укол.
— Вот как, клиентка? — Врач выкинул шприц в мусорную корзину и выдвинул другой ящик стола.
— Да.
Он вытащил флакон с таблетками.
— Судя по твоему поведению, ты очень печешься о своих клиентах. Вот тебе лекарство. Сначала иди умойся, а потом прими.
Оказывается, мобильный телефон я где-то посеял. И бумажник остался в БМВ. Я спросил кругленького доктора, можно ли занять у него немного денег, чтобы позвонить по телефону-автомату.
— Звони отсюда, — он привел меня к себе в кабинет. На столе стояла фотография женщины в серебристой рамке. Она была красива, элегантна и стройна. В длинных рыжих волосах мелькала седина.
— Как выйти на межгород?
— Нажми ноль, — сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.
Я позвонил. После второго гудка я услышал низкий, сексуальный голос администратора Йолены Фрейлинк:
— «Бронежилет», доброе утро. Чем мы можем вам помочь?
— Йолена, это Леммер.
— Привет, Леммер, как дела?
— Мне надо поговорить с Жанетт.
— Соединяю, — тут же ответила она.
Я послушал музыку, которую записала Жанетт: «My Way» Фрэнка Синатры. Всего две фразы, где он говорит, что откусил кусок не по зубам. Потом Жанетт сняла трубку.
— У тебя неприятности, — с ходу заявила она.
Я подробно описал свои неприятности.
— И как она сейчас? — спросила Жанетт, когда я закончил рассказ.
— Состояние критическое.
— Больше они тебе ничего не говорят?
— Больше ничего.
— Леммер, мне не нравится твой голос. Как ты себя чувствуешь?
— Со мной ничего страшного.
— Я в этом не уверена.
— Жанетт, со мной все хорошо.
— Что собираешься делать?
— Пока побуду с ней.
Пять секунд она молчала. Потом сказала:
— Я тебе перезвоню.
— Мой сотовый пропал.
— По какому номеру можно с тобой связаться?
Не знаю, сколько времени я просидел за столом доктора, закрыв голову руками. Может быть, десять минут. А может, все полчаса. Я пытался думать. Но голова отказывалась соображать. Открылась дверь. Вошли мужчина и женщина. У него были серебряные волосы, на нем был дорогой серый костюм.
— Грундлинг, — представился он, протягивая руку и улыбаясь. Из-за острых зубов он был похож на большую белую акулу. — Я директор больницы, а это Мэгги Падаячи, менеджер по работе с клиентами. Мы пришли, чтобы предложить вам помощь.
Серый костюм Мэгги был на оттенок темнее. Черные волосы были собраны в пучок. У нее были не такие острые зубы.
— Эмма…
— Уверяю вас, мисс Леру получает лучшую медицинскую помощь, какая только возможна. Однако только что нам позвонил заведующий из Йоханнесбурга и велел оказывать вам любое содействие.