Он тут же вышел из себя:
— При чем здесь моя матушка?!
— Джек, не кипятись. Уверен, твоей матушке не понравились бы твои теперешние манеры! Разве такому она тебя учила? Ну как, будешь извиняться?
Он что-то ответил на сепеди. Слов я не понимал, но, судя по интонации, извиняться он не собирался.
— Тогда пока, Джек, — сказал я и отключился. Потом я выключил сотовый телефон Эммы.
Меня тревожили густые заросли между входом на ферму и домом. Хорошо, что меня не будет видно из дома. Плохо — я не мог наблюдать за возможными путями приближения противника и домом в одно и то же время.
Я выбрал себе укрытие метрах в десяти от опушки; оттуда можно было незамеченным наблюдать за воротами, большим, примерно с километр протяженностью, участком подъездной аллеи да еще за длинным куском ограды. В Нелспрёйте все магазины, в которых можно купить бинокль, были закрыты, поэтому пришлось обходиться так.
Я стряхнул все камни и ветки, сел на толстую ветку поудобнее и прислонился спиной к стволу дерева. «Глок» я сунул за пояс, откуда его удобно было выхватывать. Вскрыл коробку из десяти батончиков «Твинки», вынул все десять и разложил перед собой, в перевернутой панаме цвета хаки, купленной в магазине «Пик энд Пэй». Единственные батончики, которые не хрустят, — мне не хотелось шуметь. Рядом я поставил в ряд четыре бутылочки «Энерджейда» и открыл одну.
Посмотрел на часы. Прошло чуть меньше часа с тех пор, как я позвонил Донни. Теоретически они могут объявиться в любую минуту. Но вряд ли они поспешат сюда. Им ведь надо обсудить тактику и подумать, чем вооружиться. До сих пор они совершали свои эскапады по ночам — ночные совы. Судя по всему, что мне известно, они объявятся около полуночи. Может, и позже. А пока я подожду. Просто на всякий случай.
Я съел один батончик. Выпил бутылку «Энерджейда».
Прочел на коробке, что ежегодно во всем мире продается свыше пятисот миллионов батончиков «Твинки». Начиная с 1930 года «Твинки» становятся культовой сладостью. Президент Клинтон поместил один такой батончик в специальную капсулу — послание потомкам. А недавно Американская ассоциация фотографов провела целую выставку, посвященную исключительно батончикам «Твинки». Из «Твинки» даже пекут свадебные торты.
Я поставил коробку на землю. Интересно, почему Клинтон не поместил в капсулу для потомков сигару. Сигара больше понравилась бы Богатенькому Карелу.
Я посмотрел в сторону вельда. Его накрыла тень.
Солнце село за склон Марипскопа. Ночь обещала быть долгой.
В засаде шуметь нельзя.
Я не очень люблю сидеть тихо. Несмотря на все мои усилия устроиться на дереве поудобнее, через час меня все стало раздражать. Даже чесаться приходилось медленно и осторожно, чтобы мои движения не привлекали к себе ничье внимание.
Но я знал, что за мной никто не наблюдает. Первый урок, который я усвоил на заре карьеры телохранителя, — люди чувствуют, когда за ними следят. Обычно таким наблюдающим был я сам; в другое время я всегда был настороже, отслеживая возможные источники риска. Девять раз из десяти объект моих наблюдений понимал, что за ним следят. Это примитивный, первобытный инстинкт, но он существует. Некоторые реагируют быстро, их чувства хорошо развиты, реакция стремительна и агрессивна. Другие чувствуют слежку не так явственно. Сначала у них просто зарождается смутное беспокойство, которое требует подтверждения. Я пытался действовать более незаметно. Экспериментировал с зеркальцем, с периферическим зрением — и понял, что большой разницы нет. Объект чувствует чужой интерес, даже не видя любопытных глаз.
В джунглях вокруг меня кипела ночная жизнь. Послышались новые звуки, издаваемые насекомыми, птицами и неизвестными животными, шуршание листьев и веток. Мошкара и москиты выказали интерес ко мне, но репеллент, которым я намазался, свое дело делал.
Два раза я медленно вставал, чтобы потянуться и восстановить кровообращение. Я ел, пил, смотрел и слушал. Сейчас, после того как процесс пошел и карты были розданы, я стал спокойнее. Интересно, кто первым явится ко мне в гости?
Я думал об Эмме. Оказывается, я отнесся к ней чересчур предвзято — и в результате совершенно не понял, что она за человек. Я не люблю богатых. Отчасти дело в зависти, позвольте уж признаться, но кроме того, у меня большой опыт. Я наблюдал за ними в течение последних восемнадцати лет. Сначала я видел богатеньких влиятельных людей, которые пытались повлиять на мнение министра, потом имел дело с «клиентами», как называет их Жанетт. Подавляющее большинство богатых — ублюдки, самоуверенные и самодовольные.
Особенно богатые африканеры.
На верхней полке платяного шкафа отец хранил плоскую коробку из-под чая с пожелтевшими снимками. На двух были изображены наши предки: мой прадед и трое его братьев, четверо бородачей в белых рубашках и куртках. По словам отца, они снялись на рубеже веков после потери семейной фермы. Тогда обнищали многие африканеры. Бедность четверых братьев Леммер бросалась в глаза. Простота их одежды была очевидна. Но их глаза горели гордостью, решительностью и достоинством.
Прошли годы, и я вспомнил ту фотографию, когда поехал в Калвинию на ежегодный традиционный бурский «Праздник баранины». Тогда я уже год как уволился с государственной службы, и мне хотелось на выходные куда-нибудь убраться из Си-Пойнта. Я прочитал о празднике в газете и утром в субботу торопливо собрался. Вернулся я в тот же вечер, потому что мне не понравилось то, что я там увидел: богатые городские африканеры на новеньких внедорожниках наливались пивом и вином. К трем часам пополудни они либо напивались, как свиньи, и не могли пошевелиться, либо трясли своими жирными телесами на импровизированных танцплощадках, смущая собственных детей, которые робко жались в сторонке. Я стоял и вспоминал фотографии в отцовской коробке из-под чая. Тогда я понял: бедность больше к лицу африканерам. В общем, я не скрываю предвзятого отношения к богачам в целом и к Эмме в частности.
Но предубеждение — защитный механизм. Некоторые из них врожденные, мы инстинктивно ищем таких же, как мы, наших ближайших генетических братьев и сестер, как те жители Новой Гвинеи, которые готовы часами вспоминать свою родословную. Предубеждение, кроме того, — источник всяких «измов», политически некорректных, но присущих нашей природе.
Другие предубеждения усвоенные. Они приходят с опытом и призваны защитить нас. Ребенок узнает, что красивый огонь жжется. Мы общаемся с другими людьми, и все отношения формируют в нас причинно-следственные связи. Мы склонны делить всех представителей рода человеческого на группы и навешивать ярлыки, потому что стремимся избежать боли. С этой же целью мы формулируем для себя некие законы.
Миниатюрные женщины — источник бед. Не только моя мать; наши причинно-следственные связи не настолько примитивны. Были и другие — девочки из школы, женщины, за которыми я наблюдал по работе или просто так. Наконец, я сформулировал для себя закон: если женщина миниатюрна и красива, она — источник всяческих бед и неприятностей.