— У тебя слишком много игрушек, — заметил Крысеныш.
— Мальчики любят игрушки, — сказал Здоровяк и покосился на Седого в поисках одобрения.
Тот кивнул:
— Верно, мать твою!
Они начали хвастаться, что у кого есть.
Прибежала Мичи с пивом; тетушка Вильна обслужила их.
— Стаканов не надо, — сказал Здоровяк.
Они с удовольствием пили из горлышек. Седой брякнул бутылкой о столешницу, вытер губы:
— Прямо материнское молочко!
Эмма нагнулась ко мне через стол и шепнула;
— Хотят вернуть молодость… Вспомнить, какими были в студенческие годы.
«Скорее полные идиоты», — подумал я.
— Еще пива! — крикнул Крысеныш.
Тетушка Вильна принесла.
Когда она проходила мимо нашего столика, я попросил счет.
— Вы ведь еще двойной бифштекс заказывали, — удивилась тетушка Вильна.
«Рыцари» вдруг замолчали, стали прислушиваться.
— Спасибо, тетушка, в другой раз, — тихо сказал я.
— «Двойной бифштекс», — хихикнул Крысеныш.
«Рыцари Харли» снова заржали, стали пить пиво.
— Булочки очень вкусные, — сказала Эмма тетушке Вильне.
— Спасибо, Эммочка.
Эмма налила себе еще чаю.
— Эммочка, иди к нам! — крикнул Спортсмен.
— Не тронь ее, она вон какая худенькая, — сказал Крыса.
— Чем ближе кость, тем слаще мясо, — ответил Спортсмен.
Они снова заржали.
— А он предпочитает двойные бифштексы, — заметил Здоровяк, глядя на меня и стуча себя пальцем по черепу.
Первый локстонский закон Леммера: в городке не давать воли своему гневу. Я встал, подошел к стойке и, держась к ним спиной, достал бумажник.
— Знаете, почему Иисус не мог родиться в Локстоне? — спросил друзей Крысеныш.
Тетушка Вильна нахмурилась.
— Потому что здесь нет ни одного умного мужика, — ответил Седой.
— Ха-ха-ха!
— И ни одной девственницы, — подхватил Здоровяк.
Снова «Ха-ха-ха» — на октаву выше.
Тетушка Вильна выписывала нам счет — медленно и аккуратно, как всегда.
— Ну не знаю, — возразил Седой. — Судя по виду, похоже, Эммочка еще девственница.
Я положил ладонь на стойку, опустил голову, медленно сделал вдох. Вдох, выдох. Я понимал, какие мысли вертятся у них в головах. Они меня рассмотрели, увидели невзрачного, тощего субъекта, деревенщину. Храбрости у них заметно прибавилось.
— Тощая дева со взором горящим, — сказал Спортсмен.
— Да ты, оказывается, поэт! — воскликнул Здоровяк.
— «Эмма, о, Эмма!» — пропел Крысеныш.
— Ха-ха-ха!
— «Скажи своей маме, что дядя хочет сделать с тобой ребенка».
Хриплый хохот над его вариантом популярной песни «Эмма».
Я открыл бумажник, приготовился платить. Заметил, как дрожат руки.
— Не волнуйся, Эмма, я буду нежен с тобой, — сказал Крысеныш.
— А может, и нет, — подхватил Спортсмен.
— Ха-ха-ха!
Я услышал, как Эмма отодвинула стул от стола и подумал: вот оно, началось.
— Ну, так давайте, — сказала Эмма. — Попробуйте только!
— Хо-хо! — протянул Крысеныш, но храбрости у него заметно поубавилось.
Голос Эммы резал, как нож:
— Интересно, что сказала бы твоя жена, если бы увидела тебя сейчас. И дети…
У них не нашлось что ответить.
— Девяносто пять рандов, — прошептала тетушка Вильма.
Я понимал, что нам необходимо срочно выйти из ресторана. Хотя бы ради нее.
— Какие вы жалкие! — сказала Эмма.
Зловещее молчание. Я торопливо выложил деньги на стойку и развернулся лицом к залу. Эмма, пылая от негодования, держалась за спинку стула.
— Эмма… — позвал я, потому что мне уже приходилось видеть, какая она бывает в ярости. Девять месяцев назад она бесстрашно тыкала своим тонким пальчиком в грудь здоровяка полицейского.
Я увидел лицо Седого, увидел, как в нем закипает злоба, и понял: от его следующих слов зависит все. Я направлялся к Эмме, когда он сказал:
— Ты за кого себя принимаешь, мать твою?
Я отчаянно цеплялся за последние остатки самообладания. Разум требовал: «Уходи!»
— Сама ты жалкая, тощая сучка! — прошипел Седой.
Ярость смыла все мои благие намерения. Я резко изменил курс и направился к нему.
След включает широкий спектр признаков, от видимых глазом отпечатков конечностей, которые дают подробные сведения о животном и о том, чем оно занимается, до едва различимых признаков, которые могут указывать лишь на то, что животное чем-то обеспокоено.
Настольная книга следопыта.
Классификация знаков
— Ну и красивые же байки стоят у входа! Вы, ребята, должно быть, в деньгах купаетесь, — загрохотал с порога чей-то дружелюбный бас. Мощная фигура быстро отгородила меня от «Рыцарей Харли», я увидел смутно знакомое лицо. Человек подмигнул мне, отвлекая внимание. — Леммер, дружище, а я весь город обыскал, думаю, куда вы подевались! — Как будто мы с ним добрые приятели.
Из подсознания всплыло: это Дидерик Бранд, местный фермер. Я обошел его. Мне хотелось начать с Седого, преподать ему урок, который он не скоро забудет… Здоровяк медленно встал со стула.
Увидев мое лицо, Эмма опомнилась и крикнула:
— Леммер, нет!
Дидерик положил мне на плечо широкую, твердую ладонь и умиротворяюще пророкотал:
— Они того не стоят! — повернулся к их столику и, подталкивая меня к выходу, поинтересовался: — Интересно, сколько стоит одна такая штучка?
Эмма поняла, что он задумал, взяла меня за другую руку своей прохладной ручкой.
— Двести двадцать, — ответил Крысеныш писклявым от волнения голосом. — В базовой комплектации.
Дидерик и Эмма общими усилиями доволокли меня до двери. Я не сводил глаз с Седого; видимо, до него что-то дошло, потому что он отвернулся.
— Невероятно! — сказал Дидерик. — Классные машинки! — После того как мы вышли на улицу, он негромко сказал мне: — Зачем тебе это надо?
Эмма дернула меня за руку.
— Зря я вышла из себя… Нужно было не обращать на них внимания.
— Нет, — ответил я и стал вырываться, стремясь назад, в ресторан.