— Интересно, где дядюшка Дидерик ее нашел? — спросил Лоуренс. Потом снова посмотрел в зеркало, чуть притормозил, попробовал кофе — не слишком ли горячий — и снова посмотрел в зеркало заднего вида. — Почему он нас не обгоняет?
Я налил кофе во вторую кружку.
— Едет за нами с самого Олдейза. — Он по-прежнему говорил тихо, чтобы не разбудить Флеа. — Это сколько?
— Километров пятьдесят.
Раньше мы ехали по гравийной дороге, где обгон проблематичен, но сейчас под нами гудрон, и мы сбросили скорость — чуть больше семидесяти километров в час.
— Что он сейчас делает?
— Немного отстал.
— Тебе самому второе зеркало нужно? — Я показал на зеркало со своей стороны.
— Нет, дядюшка, можете пока настроить его под себя.
Я опустил стекло. С тех пор, как мы грузили носорогов, сильно похолодало. Я поправил зеркало, чтобы видеть дорогу за нами. Поток свежего воздуха разбудил Флеа.
— Что случилось? — спросила она, вытирая губы рукой.
Я закрыл окно.
— Поправляю зеркало.
Она села, потянулась, насколько позволяло тесное пространство, и провела пальцами по волосам.
— Кофе хотите? — предложил Лоуренс.
Она кивнула, потерла глаза, посмотрела на часы.
Я передал ей кружку и посмотрел назад в боковое зеркало. Позади, примерно в полукилометре от нас по-прежнему светили фары.
— Почему мы так медленно тащимся? — буркнула она.
Лоуренс понемногу прибавлял скорости.
— Зеркало поправляли, — ответил он.
Наши с ним взгляды встретились; он заговорщически подмигнул.
Машина сзади по-прежнему держала дистанцию. Это не обязательно что-то означало. Некоторые водители предпочитают ночью не идти на обгон; едут и едут за впереди идущей машиной, используя ее задние фонари как маяки.
Когда кружка наполовину опустела, Лоуренс спросил Флеа:
— Трудно было ехать через Зимбабве?
— А вы как думаете?
Он не позволил себя отвлечь.
— Как вы познакомились с дядюшкой Дидериком?
— Я его не знаю.
— Вот как?
— Зато я знаю Эрлихмана. — Она как будто пошла на уступку.
— Кто такой Эрлихман?
Флеа преувеличенно шумно вздохнула, показывая, что ее терпение на исходе, и спросила:
— Вы вообще знаете, откуда взялись носороги?
— В общих чертах.
— Эрлихман нашел их в Чете.
— Значит, это он раньше работал егерем в заповеднике?
— Да.
— А-а-а… — И с восхищением: — А его-то вы откуда знаете?
Снова вздох.
— В прошлом году Всемирный фонд охраны дикой природы проводил в «Чизарире» перепись слонов… «Чизарира» — это национальный парк в Зимбабве. Я работала там волонтером. Эрлихман входил в группу переписчиков.
— Ясно, — сказал Лоуренс.
Позади по-прежнему светили фары.
Флеа допила кофе, протянула мне кружку, села в позе лотоса, скрестила руки под грудью.
— Расскажите о Дидерике Бранде.
— Дядюшка Дидерик… — начал Лоуренс. — С чего начать? В Кару он личность легендарная…
— Он богат?
Интересный вопрос.
— Кто, дядюшка Дидерик? Да, он богат.
— Откуда у него деньги?
Лоуренс расплылся в улыбке.
— Что это значит?
— Как сказать… Дядюшка Дидерик, он… — Он запнулся, подыскивая подходящий эвфемизм.
— Черный лебедь, — произнес я по наитию.
Оба развернулись ко мне.
Все дело в том, что весь последний час, до того, как Лоуренс попросил кофе, я думал об Эмме.
— Черный лебедь — аномалия, непредсказуемое явление, способное коренным образом изменить ситуацию, — начал я, пытаясь вспомнить, что говорила мне Эмма шестнадцать часов назад в «Красном гранате». Она все выходные читала ту книгу и часто отпускала замечания: «Невероятно!» и «Как интересно!». Наконец, утром в субботу, я не выдержал и спросил у нее, что ее так поражает.
Лоуренс и Флеа с нетерпением ждали моих разъяснений.
— Примерно до конца XVII века считалось, что лебеди бывают только белые. Так устроен наш мозг: мы учимся, наблюдая, делаем заключения, основываясь на очевидности, и твердо верим, что это единственно возможный вариант. Если несколько сотен лет видеть только белых лебедей, становится очевидно: других просто не существует. А потом в Австралии обнаружили популяцию черных лебедей.
— При чем здесь Дидерик Бранд?
Хотя ее манера поведения раздражала, пришлось признать, что вопрос не лишен оснований.
— Все мои знакомые из Кару — в высшей степени честные, порядочные, достойные люди. У них есть свои принципы, которые гласят: хлеб насущный можно зарабатывать только честным путем… Вот почему мне и в голову не приходило, что Дидерик совсем другой.
— А он другой?
— Очевидно. — Я покосился на Лоуренса, ища поддержки.
— Он другой. — Лоуренс притормозил и включил поворотник. — Здесь нам поворачивать. — Он показал на дорожный знак: D579, направо поворот на заповедник «Лапал ала».
Флеа схватила карту, развернула ее.
— Вы уверены?
— Да, — кивнул Лоуренс, продолжая снижать скорость.
Скоро мы свернули с гладкого покрытия на довольно широкую гравийную дорогу. Лоуренс покосился на меня, и мы дружно посмотрели в боковые зеркала. Он медленно прибавил газу.
Дорога за нами оставалась темной.
Лоуренс еще увеличил скорость.
По-прежнему темно.
Флеа оторвала взгляд от карты.
— Не могу понять, где мы сейчас, — сказала она.
— Нам нужно ехать через Валватер, — сказал Лоуренс. — Потом в Бела-Бела. Объезд небольшой…
Вдруг он замолчал, потому что в зеркале ярко сверкнули лучи фар.
…Если вы — увлеченный натуралист и много времени проводите в поле, нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что рано или поздно вы будете укушены — особенно если вы наблюдаете за змеями.
Настольная книга следопыта.
Истолкование следов
— Что случилось? — спросила Флеа. Она была не дурой.
— Не волнуйтесь из-за маршрута, — сказал Лоуренс.
— Почему вы все время переглядываетесь?