Посидел немного на сундуке, заменявшим ему кровать, и стал возиться: колоть полено на щепки, растапливать печку-буржуйку. Обычная утренняя история. Скоро мерзкая хозяйка проснется и захочет есть. Это только на словах она терпеть не может кашу. Пригорела, от котелка не отшкрябаешь, да и котелок мыть, мол, надо. А чего его мыть, когда через час-другой в нем же варить картошку на обед? Картошка-то в мундире, не все равно ей, в каком котелке полеживать?
Лес не ресторан, а он, Антигон, не повар. Разве что Багров принесет порой чего вкусное, подкормит валькирию. Иной раз индейку, в другой раз – две-три пиццы, а то и целый обед из ресторана. Некромаги всегда умеют устраивать быт. Вот только вопроса, откуда взял, им лучше не задавать. Так спокойнее.
Для стряпни Антигону потребовалась вода. Воду они хранили снаружи, в ведре, висевшем на гвозде у люка. Иначе на крошечной кухне было не развернуться. Кикимор потянул люк и внезапно понял, что на люке не было защитных запуков. Ну и дела! Они что, всю ночь провели без магической защиты? Кикимор стал лихорадочно припоминать, ставил он с вечера запуки или нет, но так и не вспомнил и в наказание сильно дернул себя за рыжие бакенбарды.
«Антигон славный! Антигон все помнит! Думай, башка, думай!» – сказал он и ударил себя кулаком по носу. В выпуклых глазах сразу выступили слезы. Кикимор удовлетворенно кивнул. Этого он и добивался.
Оно-то понятно, что молодая валькирия относится к низшей магии небрежно, без должного уважения, да только не от большого это ума. Небось и лапоток с домовым отказалась перетащить на веревке в «Приют валькирий». А перетащила бы, было бы на кого хозяйство перекинуть. Он-то, Антигон, не настоящий чистокровный домовой, а так, ни то ни се.
Но так или иначе утро наступило. Ежедневник жизни решительно открылся на новой странице.
* * *
Днем Ирка и Матвей Багров сидели в «Приюте валькирий» и беседовали. Все окна в вагончике были распахнуты настежь. Погода снаружи славная, радостно-весенняя. Молодая листва, промытая дождем, была того невероятного цвета, который в обычное время встретишь только у салата. Воробьи производили радостную суету в ветвях боярышника. Казалось, вся природа ждет от наступающего лета чего-то особенно хорошего.
Антигон прохаживался поблизости и меланхолически шмыгал носом, роняя на практике все, что можно было уронить лишь в теории. Подразумевалось, что ему поручено сварить кофе. С другой стороны, медленнее Антигона с поручением справился бы только вампир, в принудительном порядке переведенный на томатный сок.
– Небось Мефодию Буслаеву ты кофе быстрее делал! – дразнила его Ирка.
– Вы меня уже сто раз этим попрекали, тошнотская хозяйка! Дохляндий Слоняев мог убить госпожу! Антигон спасал ей жизнь! – огрызался наследник кикиморы.
– Жизнь спасают другими способами! Оружием! Не угощая гадов кофе! – заявил Матвей Багров. В последнее время любое, даже случайное упоминание о Мефе раздражало его до крайности.
Антигон посмотрел на Багрова и замерцал носом, алкоголическим по сути, но ехиднейшим по существу.
– Тебе самому не надоело, некромаг? Если бы можно было убить языком, в последние три месяца ты бы прикончил Дохляндия Слоняева раз триста, – вкрадчиво заявил потомок домового и кикиморы и отправился в соседнюю комнату грохотать чайником.
Багров смутился. У него достало ума признать, что Антигон прав. Меф стал его занозой. С тех пор, как ученик волхва понял, кого любит валькирия-одиночка, он думал о Мефе даже чаще, чем об Ирке. Ненависть – чувство более мучительное, нежели любовь, особенно если к нему примешивается уязвленное самолюбие.
Ирка потянулась как кошка. В такое утро чувствовать себя несчастной было нереально. Жизнь и веселье переполняли ее. На столе лежал разрезанный ананас и большой кусок ветчины, в котором торчал охотничий нож. И то и другое принес, разумеется, Багров.
– Откуда? – спросила Ирка неосторожно.
– Что, нравится? Мне тоже нравится. В мертвяке одном нашел, – небрежно отвечал Матвей.
– Ветчину???
– Прости. Я думал, ты про нож спрашиваешь, – сказал Багров.
Ирка схватила со стола зачитанный учебник сербского языка (ей органически требовалось постоянно чему-то учиться) и, смеясь, бросила его в Багрова.
– Мимо! Книги нельзя бросать плашмя. Нужно вкручивающим движением, стараясь попасть переплетом в кадык! – назидательно заявил Багров.
– В следующий раз так и сделаю. Причем запущу не тонким учебником, а энциклопедией. А пока скажи: ты мог бы полюбить глупую женщину? – спросила вдруг Ирка. Вопрос возник сам собой. Заранее Ирка его не продумывала.
Матвей наклонился и, подняв учебник, сдул с него пыль.
– Это в порядке демагогии или деловое предложение? – уточнил он.
– Это просто вопрос. Серьезный.
– Ну хорошо. Тогда и я, так и быть, стану серьезен. Глупую и радостную женщину или глупую и раздраженную?
– А что, такая уж большая разница?
– Колоссальная. Радостная женщина по определению не может быть глупой. Даже если бегает босиком под дождем, ест снег и бросается книгами... И потом кто тебе сказал, что ты глупая?
– Опять двадцать пять! Ты можешь все стрелки не переводить на меня? Есть такое слово «абстракция», – сказал Ирка.
– А есть такое понятие – «долгое динамо». Девушка не говорит ни «да», ни «нет», но и не отпускает тебя.
Ирка оскорбилась.
– Это я тебя не отпускаю? Антигон, открой дверь!
– Я не нанимался двери открывать! – сердито отвечал кикимор.
– Антигон, сейчас схлопочешь! – крикнула Ирка.
– Ага, дождешься тут, как же! Поцелуи одни. Хоть бы пинок разик дала, а то не допросишься. Те валькирии, которые думающие, они небось каждый день своих оруженосцев по мордасам утюжат! Заботятся, значит, чтобы все путем! – проворчал кикимор, плевком в пространство показывая, что он думает по этому поводу.
– Так тебя целуют? Старик, как бы я хотел оказаться на твоем месте! – воскликнул Багров.
Ирка смутилась. Она в самом деле нередко бросалась тискать и целовать Антигона, когда ей бывало весело. Уж очень потешно он ругался и отбивался.
Кикимор хмуро уставился на Багрова. Уступать ему свое место он явно не собирался.
– Мечтать не вредно. Мечтать опасно, – резонно отвечал Антигон.
Ирке за это захотелось расцеловать его снова. Видя, что против него ополчилась не только Ирка, но и Антигон, Багров вспылил.
– Знаешь, валькирия, чего ты действительно хочешь?
– Ну и чего?