Я вернул на место деревянный люк, что закрывал лаз из чулана. Кое-где поперек балок и поверх стекловаты были кинуты доски, чтобы можно было перемещаться по чердаку. Одну из досок я упер концом в люк, через который только что вылез, а другим концом — в стропилину. Получился наипростейший вариант «полицейского запора», которого сторонится всякий воришка: когда металлическая палка специальным замковым механизмом крепится сзади к двери, утыкаясь в паз в полу. Вломиться в такую дверь совершенно невозможно, и домушники при виде характерных болтов посередине железной двери идут искать чего попроще.
Я слышал, как по комнате, где я только что был, ходят бойцы, перекрикиваясь с наблюдателями на заднем дворе. Должно быть, они все же знали, что я в доме. Я поискал глазами, как отсюда выбраться, — какое-нибудь вентиляционное окно в крыше или фронтоне, — однако не обнаружил ничего шире водопроводной трубы. Вот черт! Здесь уже запахло жареным.
В чердачный люк ударили кулаком. Я отступил, старательно балансируя на балках. По своему прежнему опыту я уже знал, как нелегко и опасно бродить по чердаку. Как-то раз, подлой предательской ночью, мы с Льюисом влезли в один дом у Фоллз-Чёрч, забрались на чердак — и парня угораздило оступиться. Левая нога у него ухнулась в утеплитель, правая же зацепилась на балке, и бедняга порвал связку в паху.
Под моими ногами балки прогнулись и спружинили на гвоздях, безошибочно выдав меня скрипом. Тут же раздались два ружейных выстрела. Через дырки в чердачном полу в шести футах от меня просочились лучи света — из-за клубящейся в них пыли казалось, их можно даже потрогать.
Люди снизу принялись теперь решительно пробиваться через чердачный люк, и, судя по звуку, деревяшка, расщепляясь, уже поддавалась. Я отступил еще дальше.
Паф-паф! Два коротких выстрела — и еще два лучика, пробившихся через пол чуть ли не у меня под ногами. Всякий мой шаг по чердаку выдавал им мое местонахождение. Я ждал, пока они выломают люк. Наконец деревяшка под ударами развалилась, подпиравшая доска полетела в открывшийся проем. Мой план — если его можно так назвать — состоял в том, чтобы выждать подольше, не выдавая себя движениями, пока как можно больше бойцов не полезут на чердак.
В проеме показались чьи-то руки…
Я подождал еще.
И вот, когда над люком показалась голова, я перенял опыт моего давнишнего сообщника Льюиса — и сиганул с балки, целясь в середину дома, в высокий, на два этажа, вестибюль, моля Бога, чтобы подо мной и впрямь был лишь утеплитель с гипроком.
Я помню это ощущение невесомости в животе в момент падения. Все шло гладко, покуда я не зацепился подбородком то ли за гипрок, то ли за проводку и по инерции не пошел на кувырок. А поскольку я все еще летел вперед, то боком вметелился в стену прямо над парадной дверью и, завершая свой неудачный кульбит, приземлился большей частью плечом и немного головой на жесткий деревянный пол.
Можно сказать, получилось. Ай да я! Встав на ноги, я, шатаясь, сделал пару шагов и выпрямился. Если на нижнем этаже кто-то и был живой — я таковых не видел. Ирина в неуклюжей позе застыла на лестнице с простреленными грудью и глазницей. Хаскинс лежал внизу в гостиной с пулевыми отверстиями в груди и во лбу.
Мертвого человека я прежде видел разве что на панихиде — аккуратно прибранного, со скрещенными руками. К счастью, от удара я был немного не в себе и воспринимал все вокруг как нечто нереальное и фальшивое, точно дешевый дом с привидениями.
Стрелки между тем уже торопились вниз по лестнице, и я не мешкая выскочил за дверь. На крыльце я сдернул крепившийся к козырьку флаг и пропихнул шестом через дверную ручку, выгадывая таким образом еще немного времени. У парадного входа не было ни души — я, похоже, выскочил в тыл зачищавшим дом бойцам.
Я промчался не меньше двадцати метров, пока прошел первый шок и я заметил, что сильно хромаю. На штанах зияла дыра. Поглядев, в чем дело, я обнаружил длинный осколок в полдюйма шириной от белой крашеной деревянной лепнины, глубоко впившийся мне в бедро.
С такой раной едва ли у меня был шанс, даже если парадная дверь устоит, успеть слинять от них к машине. Надо было что-то придумать. Единственный фонарь на дороге стоял напротив дома — на двадцать шагов в противоположную сторону от того места, где я припарковался. Подбежав к столбу, я задрал штанину, осторожно извлек из раны деревяху, нацедил в ладонь немного крови — столько, чтобы Маркус уж точно ее заметил, — плеснул на землю и припустил в противоположном направлении.
Шкандыбать по разбитому проселку с выключенными фарами — еще то удовольствие. Впрочем, грунтовка вскоре вывела меня к второстепенной трассе, ведущей прочь от Парижа. Рану на ноге потребовалось лишь зашить несколькими стежками в пункте скорой помощи при магазине во Франт-Рояле. Вместо роскошного ужина на вилле в Шенандоа я взял сэндвич с курицей в фастфудовской кафешке «Арбис» при парковке и, управившись с ним, развернул полученный от Хаскинса обрывок желтой бумаги — мой смертельный приговор и мою единственную надежду.
Когда я вернулся в отель, Энни еще не спала. Я прямиком прошел в ванную, встал под душ и смыл с ноги успевшую засохнуть кровь. Вернувшись в комнату, я сказал ей, что я в порядке, хотя и очень устал, и что все объясню утром. В потемках швы под повязкой не выглядели так ужасно. Естественно, Энни попыталась припереть меня к стенке, выясняя, что произошло, но все же смилостивилась, когда я сказал, что единственное, чего мне сейчас хочется, — это спать.
Завтрак в ресторане, в окружении вездесущих услужливых халдеев, не располагал к обсуждению такого конфиденциального дела, и это подарило мне некоторую отсрочку для объяснений.
Едва мы сели в машину, я включил радио. Энни пристально глядела на меня, ожидая, когда я наконец заговорю, — я же, словно не замечая этого, старательно всматривался в дорогу. Спустя четверть часа она не выдержала и, выключив музыку, сказала:
— Майк, ты должен рассказать мне, что случилось. Что у тебя с ногой? Ты в порядке? Там никто не пострадал?
— Все хорошо. Я… — И голос сорвался.
Я рассчитывал, что мой давнишний талант к импровизированному вранью вынесет и на этот раз, однако номер не прошел. События минувшей ночи по-прежнему виделись мне как во сне, и попытка как-то на них отреагировать и уж тем более внятно все изложить просто парализовала мне мозги.
— Мне надо время, чтобы обдумать, — произнес я. — Это…
Я поглядел на убегающие назад, блестящие на солнце линии дорожной разметки, тряхнул головой:
— Давай поговорим об этом позже?
Согласно кивнув, Энни взяла мою руку и уставилась в окно — тем временем мы огибали живописную долину Шенандоа. Признаться, меня даже удивило, что это сработало: подруга моя не менее упряма, чем я сам. Впрочем, удивлялся я лишь до того мгновения, пока не увидел себя в зеркале. Надо сказать, после прошедшей ночи я первый раз обозрел при ясном свете свою физиономию: под глазами синие круги, пустой, невидящий взгляд, на щеках нездоровая бледность — краше в гроб кладут.