Холодным кончиком ножа он коснулся меня где-то в паре дюймов над пупком, наколол кожу.
— Ты слыхал о моем пристрастии к сердцам? — спросил он как бы невзначай.
— Да.
— Через грудную клетку к нему так просто не подберешься. — И он врезал в меня кулаком, точно в пустотелую дверь. — А вот если использовать метод подмечевидной перикардиотомии, как это называют медики, то можно в течение всего опыта держать жертву в сознании.
— Я предлагаю сделку, — выдохнул я. — Мы можем друг другу помочь.
— Посмотрим, — пожал плечами Радо и вогнал в меня нож.
Кожа возле лезвия мигом разошлась. Когда он натянул плоть двумя пальцами другой руки, нож оставил за собой аккуратно разрезанные края.
С Радо я провел долгую ночку. И это было лишь начало.
На следующий день, сияющим весенним утром, Радо и его исполнительные любимцы-сподручные подбросили меня до Калорамы, к особняку «Группы Дэвиса» на свидание с Генри. Кажется, именно с этого момента я и начал свою историю. Сердце, кстати, осталось при мне. Когда они высадили меня на улице, Алекс грозно качнул блеснувшим на солнце «зиг-зауэром». А на тот случай, если ствола мне недостаточно, Радо на заднем сиденье многозначительно утер салфеткой рот, якобы еще облизываясь по моему сердцу, — дескать, помни, парень, какова в игре ставка.
За углом они ждали, пока я дотащу свое израненное тело до конторы. «Группа Дэвиса» была закрыта по случаю выходных, и в здании был только Дэвис со своей «хунтой» — группой распределенных по всему особняку охранников, которых добропорядочный народ ни за что бы не увидел.
Маркус встретил меня у самого входа — со щербиной во рту в том месте, где приложил его мой отец. Я спрятал злорадную ухмылку. Он провел меня через пост охраны и заинтересованно оглядел, когда металлодетектор запикал возле моей груди. Меня обыскали, потом раздели, ища оружие и прослушку. Генри был слишком умен, чтобы подпустить к себе хоть какой ствол или электронный «жучок».
Обыскав карманы, Маркус выудил у меня два комплекта фальшивых корочек и нечто, о чем я и не догадывался: аккуратно сложенные чертежи дома, которые отец — до конца ловкий на руку парень — в больнице незаметно подсунул мне в карман.
Когда я снял рубашку, передернуло даже бывалого Маркуса. Под ней оказался разрез в четыре дюйма длиной, со сморщенной стальными скобками кожей. В «Белом орле» Радо не полез глубоко своим филейным ножиком, так что кровотечение быстро прекратилось после того, как серб взял то, что случилось под рукой, — а именно надежный свинглайновский степлер — и «сшил» края раны.
Неделька у меня выдалась долгая и весьма эксцентрическая, и когда я стянул одежду, мое тело от головы до пят явило живой реестр моих приключений: на руках ожоги после пожара в Министерстве юстиции, на лице ссадины после разбивания машины, на шее раздвоенный рубец от тазера. Подвешивание вывихнуло мне плечи. На груди пылал свежий след Драгомировой ручной работы. Уже заживающая, зашитая рана на бедре напоминала о той ночи, когда почти что на моих глазах Маркус расправился с Хаскинсом и Ириной, — казалось, это было год назад. Колено распухло — что-то с ним было не в порядке то ли после моих кувырканий в доме судьи, то ли после удара о дверцу «вольво».
Когда я вновь оделся, Маркус указал на потрепанный манильский конверт, что был у меня в руках, желая проверить и его.
— Сперва сделка, — возразил я. — И если я исчезну, содержимое будет предано огласке.
Шеф повел меня к кабинету Генри бетонными коридорами зоны безопасности — где-то здесь творил свои чудеса слежения здоровяк Джеральд. Наконец Маркус впустил меня в кабинет и стражником застыл у входа.
Дэвис усадил меня в дальнем конце стола для совещаний и повернулся к окну. Вашингтон раскинулся у наших ног. Я знал, о чем Генри хочет со мной сторговаться.
Он даст мне «все царства мира и славу их» — за мою душу. Это же так просто! Надо всего лишь отдаться в его руки, позволить ему меня купить — и весь кошмар окажется позади. Не надо бояться Радо с его острым филейным ножом, не надо тревожиться за безопасность Энни. И я получу все обратно: свой дом, деньги, респектабельный фасад, о котором столько грезил.
Генри желал сделки. Желал почувствовать, что снова подмял меня под свою пяту. И больше, чем какие-либо угрозы физической расправы, меня пугало то, что мне может не хватить сил устоять перед посулами Дэвиса, перед его давно отработанными приемами, которыми он медленно и незаметно подчинил себе весь город. Я боялся, что он обработает меня, что я стану выполнять все, что он мне велит, и что теперь, когда я узнал истинную цену честности — смерть отца и страдания Энни, — я, как и прочие, с радостью предпочту ему продаться.
Но я не должен был этого допустить. Мне предстояло сразить Генри его же оружием.
Дэвис наклонился надо мной:
— Одно твое слово — и все это закончится. Возвращайся к нам, Майк. Всего одно слово: да.
Генри видел во мне свое продолжение, едва ли не сына. И в то же время я знал, что он не позволит мне так просто ему сдаться. Я должен буду валяться в ногах, умоляя, чтобы меня взяли обратно. Исключение он сделает лишь для человека столь же увертливого, как он сам в свои молодые, ненасытные годы, для того, кто сумеет его переиграть.
— Вот это и есть настоящее доверие, — молвил Дэвис. — Когда два человека, вызнав тайны друг друга, припирают друг друга к стенке. Это взаимоуничтожение с обоюдной гарантией. Все остальное — лишь сентиментальная чушь. Я горжусь тобой, Майк. Так и я играл в начале своего пути.
Я положил на стол запечатанный конверт. Это был конец рычага, который мог запросто сдернуть Дэвиса с занятого им пьедестала: оторванная мочка уха и полицейский отчет о причастности Генри к убийству Пирсона. У меня было две вещи, которыми Дэвис жаждал завладеть: этот конверт и, собственно, я сам. Я один знал, кто на самом деле убил Хаскинса и Ирину. С этим знанием и этим конвертом я и впрямь был для него чересчур опасен.
Отец умер, а насчет Энни — Дэвис был уверен, что она меня предала. Ему уже нечем было меня поддеть. На сей раз у Генри не было того неоспоримого преимущества, которым он обычно пользовался. Теперь пришло мое время утолить аппетит.
— Убив Хаскинса и Ирину, вы с Маркусом получаете власть над Верховным судом. Это явно уже за рамками дела Драговича. Это ведь некие долгосрочные инвестиции. Сколько это принесет вам в дальнейшем?
Дэвис просиял гордой отеческой улыбкой. Он понял, куда я клоню. Именно это он и собирался сделать.
— Да уж немало.
— Все же любопытно, — сказал я.
— Ну, для начала, у меня сейчас дюжина клиентов, которых крайне интересует решение Верховного суда. Так что на ближайшее десятилетие можно рассчитывать на десяти-одиннадцатизначные цифры.
Миллиарды, десятки миллиардов!
— Представляешь, Майк, ведь это могло бы быть мое последнее дело для клиентов. Люди слабохарактерные обычно спрашивают: «А сколько вам хватит?» или «Сколько вам надо домов?». Это показывает всю узость их мышления, всю ограниченность желаний. Деньги, дома, женщины втрое моложе — все это прекрасно. Но ведь это не предел мечтаний… Разобравшись с Хаскинсом, я мог получить достаточно, Майк. Достаточно, чтобы больше не зависеть ни от каких клиентов. Разумеется, я владею этим городом. Но прежде, вкладывая в это деньги, мне приходилось вести другие торги. Теперь же всё — больше никакой зависимости от чьих-то желаний. С теми деньгами, что теперь ко мне придут, я могу наконец добиться собственных целей, тратясь на них из собственной казны и реализуя их моей собственной властью. Это болото вдоль Потомака станет моей империей, и я ни перед кем не буду в ответе. И чтобы этого достичь, мне осталось лишь подобрать пару упущенных концов. Во-первых, этот конверт с уликой и, во-вторых, недавнее печальное недоразумение с моим лучшим старшим сотрудником.