Жаклин была слишком маленькой, чтобы увидеть в синих глазах бабушки печаль. А бабушка не смела открыться — эта печаль заставила бы слишком рано страдать самое дорогое для нее существо. Катрин посмотрела на свою маленькую внучку нежным проникновенным взглядом, потом поднялась и поцеловала ее:
— Пора ложиться спать, моя любимая. Завтра нас ждут очень важные дела.
— Джим Моррисон умер в том же доме, в котором покончил с собой отец Раймона, Альдус Сантей.
Слова комиссара поражают меня. Я купалась в ванне, где два человека были найдены мертвыми?!
— Картина Альдуса Сантея на самом деле является криптограммой для тех, кто сможет ее прочесть.
— А ты откуда знаешь?
— Мне она приснилась. Я видела, как каждая фигура превращалась в конкретного человека. Посмотри сюда… У тебя все было перед глазами, на этой картине, все эти дни, пока ты жила здесь.
Всезнающий тон Даниэль раздражает меня, я чувствую упрек с ее стороны и отхожу в сторону:
— Я художница и могу описать каждую деталь этой картины с закрытыми глазами! И между прочим, нахожу ее очень красивой. Даже завидую автору Я рассмотрела каждый штрих, каждый мазок, цветовую гамму, но, чтобы понять секрет ее воздействия, нужно знать хотя бы ее название.
— Может, оно написано сзади? Ну-ка, поверни ее немного!
Даниэль говорит со мной так, будто я ее подчиненная. С обратной стороны полотна, слева внизу, надпись: «Земное чистилище».
Даниэль молчит, потом произносит:
— Все сходится.
— Что сходится?
— Все ясно! Мне приснилась эта картина… И не спрашивай меня почему, но я уверена, что это… символическое отражение кладбища Пер-Лашез.
Я опускаюсь на стул в изнеможении, и Даниэль начинает объяснять:
— Каждый символ связан с каким-нибудь персонажем, захороненным на кладбище. Сначала Луна — она здесь сильно приближена к Земле. Это символизирует кого-то, связанного с ночью.
Достаю из сумки буклет и быстро просматриваю имена знаменитостей. И вдруг озарение — музыка, которую мне играла бабушка. Шопен, прославленный своими ноктюрнами!
Даниэль кивает мне и продолжает расшифровывать картину:
— Дальше кто-то, кто оставил здесь свое сердце, сохраненное в урне…
— Это легко. Мария Валевская, любовница Наполеона. Ее тело было захоронено в Варшаве, а сердце осталось рядом с императором, в Париже.
— Молодец! Продолжаем двигаться по тропе и что видим?
— Зеркало.
— Посмотри получше. Что видно в зеркале?
Прищуриваюсь, все кажется размытым.
— Лицо человека. Кажется, он кричит.
— Правильно! Его образ — пленник зеркала.
— И что из того?
Мне ничего не приходит в голову. Снова изучаю буклет, пока не натыкаюсь на имя автора «Портрета Дориана Грея». Оскар Уайльд! Это точно он. Даниэль возбуждена до предела:
— Следи внимательно. На примыкающей поляне — алтарь, на котором лежит золотой серп.
— Золотой серп? Когда я была маленькой, бабушка рассказывала мне о золотом серпе, принадлежавшем очень знаменитой женщине.
— Серпом в свое время друиды срезали омелу в ночь полнолуния…
— Конечно! Этим ритуалом начинается опера «Норма». А в путеводителе упоминается и Мария Каллас — непревзойденная исполнительница «Нормы» Беллини, и сам Беллини, похороненный на Пер-Лашез. Здесь же есть и Аллан Кардек, исследователь спиритуализма, который взял себе этот псевдоним, считая, что в прошлой жизни был жрецом друидов.
— Совпадений слишком много, чтобы считать их случайными.
Я в замешательстве, и Даниэль замечает это. Не понимаю, чего она добивается? Может, хочет испытать меня, понять, знаю ли я то, что она открывает для себя сейчас? Но я абсолютно искренна. Я рассматривала эту картину сотни раз. Она вызывала во мне странное беспокойство и восхищение, но никогда — стремление идти глубже и искать в ней что-то скрытое, что-то из прошлого.
— Извини, что я настаиваю, Жаклин, но мы должны прийти к какому-то заключению. И как можно быстрее. Я впервые попала в такую ситуацию и чувствую себя не в своей тарелке. Попытайся понять мое состояние, пожалуйста.
— Но к какому? Мне тоже все кажется нереальным.
— Смотри, ящерица! Справа, прислоняется к алтарю. Что означает ящерица на этой картине?
— Не знаю. Единственное, что вспоминается, — стишок, который в детстве мне читала мама. О ящерице, разговаривающей с дождевыми тучами, закрывшими ей солнце.
— Но ты видишь, что любой образ картины как-то связан с тобой?
— Алтарь очень странный, не правда ли? Сбоку кажется открытым…
— Этот алтарь — дверь… «The Doors» — так ведь называлась группа Джима Моррисона?
— Да! И Марсель говорил мне, что Моррисон часто ассоциировал себя с ящерицей.
— Видишь, ты уже присутствуешь и здесь.
Да, она права. Сейчас кажется, что даже самые случайные детали приобретают для меня огромное значение.
— О господи, ты тоже чувствуешь это?
Взгляд Даниэль на минуту теряется в пустоте. Она ищет что-то, что соответствовало бы ее ощущениям в данный момент, но ничего не находит.
— Я чувствую запах жасмина! — восклицаю я.
Тот же запах, который я ощутила, когда передо мной возник клошар в Лувре.
— Во сне я тоже ощущала запах жасмина. И со мной разговаривала странная маска — получеловек-полуящерица. Говорила, что она какой-то Мойо Ризин.
И вдруг я вспоминаю:
— Мойо… это амулет вуду. Что-то вроде мешочка из ткани, внутри которого хранятся волосы, зубы и другие предметы в том же духе. Иногда и хвост ящерицы. В Новом Орлеане все стараются заполучить мойо, особенно в Жирный вторник.
— Все встает на свои места, Жаклин. Все сходится к тебе. И все было в моем сне. Именно это странное создание сказало, что ты в опасности, что я должна защитить тебя и что ты не убивала Дзубини.
Я чувствую себя потерянной. Хочется исчезнуть и оказаться в другом, более знакомом и дружелюбном месте. Но судьба заставила меня очутиться здесь, и Даниэль — моя последняя надежда.
— Значит, ты поможешь мне?
— Вообще-то, я уже делаю это.
Я приближаюсь к картине, разглядываю каменную дверь под алтарем и вижу то, что не заметила раньше. Дверь на самом деле — это зеркало, которое отражает странный предмет. Небольшое серебряное солнце. Указываю на него Даниэль, она восклицает:
— Серебряное солнце! Оно тоже было в моем сне.