Собираясь уложить смычок в футляр, Рескальо уменьшил его натяжение, подкрутив соответствующий винт. Потом повернул винт в противоположном направлении, чтобы немного увеличить натяжение, но не настолько, чтобы струны пострадали. Казалось, он совсем забыл о боли, его движения были так размеренны и точны, что Пердомо стало не по себе.

— Что ж, инспектор, я вижу, вы не расположены продолжать наш приятный разговор. Вероятно, мне не позволят взять виолончель с собой.

Пердомо едва заметно покачал головой.

— Если придется отдать мою подругу на попечение этих полицейских, лучше мне самому убрать ее в футляр. Ваши люди могут провозиться с этим до вечера.

Итальянец положил инструмент на колени, чтобы убрать шпиль, который служит опорой при игре. Ослабляя винт, Рескальо лукаво взглянул на полицейского и вновь заговорил:

— Однажды я надумал повернуть виолончель, чтобы шпиль удобнее упирался в пол. Шпиль целиком ушел внутрь и не только повредил корпус, починка которого обошлась мне в целое состояние, но и заставил меня прервать концерт. Я не могу играть без шпиля, инспектор! Более того, я не уверен, что смог бы сыграть без этого конкретного шпиля. Хотите знать почему?

Вместо того чтобы убрать металлический стержень внутрь виолончели и закрепить его там, итальянец извлек его полностью, чтобы продемонстрировать инспектору круглую засечку, сделанную от руки и расположенную ближе к концу.

— Это мое расстояние. Мне удобно играть только при такой длине шпиля. У каждого это расстояние свое. К примеру, Ростропович выдвигал его почти до конца.

Закончив фразу, итальянец вынул из кармана большой носовой платок и начал протирать им шпиль, словно хотел придать ему блеск. Так как инструмент лежал у него на коленях, он взял его за гриф и, не вернув шпиль на место, убрал в футляр. Потом устремил загадочный взгляд на Пердомо и с той же спокойной улыбкой, с какой он исполнял «Лебедя», произнес:

— Arrivederci. Мне пора соединиться со своей любимой.

Рескальо крепко сжал шпиль обеими руками и, обернув носовым платком, упал на колени, резким движением вогнал острие в левую часть живота, а затем направил его вправо, чтобы разорвать себе внутренности, как это делали древние самураи. После этого он довел стержень до середины живота и, несмотря на то что его оружие было недостаточно острым, с душераздирающим криком попытался всадить шпиль еще глубже.

— Умоляю вас, — прошептал итальянец невнятно из-за крови, потому что изо рта у него струилась кровь, — теперь вы должны мне помочь!

57

На следующий день

Пердомо оставил купленную для Милагрос лилию на пороге ее дома, прислонив цветок к дубовой двери, и тотчас поспешил к машине, брошенной неподалеку во втором ряду с работающим мотором и приоткрытой дверцей. Он чувствовал себя школьником, который позвонил соседям в дверь и тут же бросился наутек. Правда, он даже не дотронулся до кнопки звонка, потому что не хотел, чтобы Милагрос заметила его присутствие. Лилией он благодарил эту необыкновенную женщину за все, что та сделала для него, но не стал вручать ее лично, а оставил рядом открытку, в которой просто написал:

Спасибо. За все.

Целую.

Рауль.

Покупая цветок, он собирался вручить его сам, однако в последний момент передумал, испугавшись, что этот жест может быть превратно истолкован как начало ухаживания. Пердомо всегда считал Милагрос привлекательной, но теперь, когда его отношения с Эленой стали развиваться в желаемом направлении, он не хотел усложнять себе жизнь. Он умел произвести впечатление человека воспитанного и предупредительного, не прибегая к заигрыванию, но контролировать поведение ясновидящей он был не в силах. Во время поездки в Ниццу у него возникло впечатление, что Милагрос тянет к нему. Например, за обедом в доме Ороско инспектор заметил, что пару раз Милагрос посмотрела на него так, словно само его присутствие доставляет ей невыразимое удовольствие. И на обратном пути в самолете их руки столько раз встречались на подлокотнике, что этот легкий физический контакт — приятный для него — не мог быть случайным.

Когда до машины оставалось не больше метра, плотно закрытая дверь дома отворилась, и до него донесся голос Милагрос:

— Рауль!

Как ни хотел инспектор избежать близких отношений с женщиной, которая помогла ему раскрыть самый сложный случай в его карьере, ему ничего не оставалось, как вернуться и постараться выпутаться из этой ситуации наилучшим образом. Он обернулся и увидел, что Милагрос стоит в дверях с цветком в руке и весело смотрит на него.

— Я думал, ты занята, и не хотел беспокоить тебя, — произнес он, приблизившись.

Он собирался, как повелось с их первой встречи, поцеловать ее в обе щеки, но она, нарушив протокол, поцеловала его в губы. Поцелуй был коротким и целомудренным, почти мужским, вроде тех, какими обменивались на публике советские руководители, но все же это был поцелуй в губы. Должно быть заметив его изумление, Милагрос поспешила его успокоить и с самой обольстительной улыбкой объяснила:

— Это за лилию. Как ты узнал, что это мой любимый цветок? — И, не дождавшись ответа, добавила: — Я в самом деле должна была работать, но ребенок с аутизмом не явился, и у меня есть двадцать минут до следующего пациента. Заходи!

Милагрос поставила цветок в хрустальную вазу и провела инспектора в гостиную.

— А где же твоя мать? По-моему, это ее владения.

— Она поживет несколько дней в горах у моего брата. Так что мы одни.

— Как ты узнала о моем приходе? — спросил Пердомо, усаживаясь на диван. — Я подкрался к дверям бесшумно, как пантера.

Она улыбнулась, вспоминая, как он спешил сесть в машину и улизнуть, и не без кокетства объяснила:

— Не забывай, что я ведьма. Я знала, что ты приедешь сегодня утром.

Милагрос направилась к стоявшему в гостиной стереопроигрывателю, и внутренний голос Пердомо заорал благим матом: «Ради бога, не ставь музыку!» К счастью, его молчаливая мольба была услышана: Мила хотела только выключить проигрыватель. Потом она уселась рядом с Пердомо, и он ощутил вблизи ее тепло.

— Я видела газеты с этой страшной фотографией умирающего Рескальо в аэропорту. Сколько крови!

— Это было ужасно. А как ты? Восстановилась после того, что с тобой случилось возле дома Паганини?

— Да, у меня очень крепкое здоровье. Но скажи мне, что же все-таки произошло в тот вечер в аэропорту?

— Ты действительно хочешь, чтобы я рассказал тебе подробности смерти Рескальо? Предупреждаю, некоторые из них не очень приятные.

— Я спрашиваю не из праздного любопытства, а потому что с самого начала была втянута в эту историю и должна знать конец.

— Скажи мне, ты веришь в то, что все это связано? Дом Паганини, твои экстрасенсорные способности, скрипка дьявола…