– Надеюсь. Однако если меня перемкнет, остановить меня будет непросто, – сказал Меф, с омерзением вспоминая, как он готов был ползти, чтобы вцепиться хоть в кого-то. Хоть зубами. Проклятый дарх!
Буслаев рывком встал.
– Ну все… идем!
– Ты должен отдохнуть. Ты бледный, – сказала Дафна.
Меф оценивающе взглянул на нее.
– От румяной слышу! Не обижайся, но ты похожа на привидение, которое пулей выскочило из крематория! – произнес он.
– Но это же ничего! – умиленно сказала Даф. Голос ее дрожал. – Главное, что мы любим друг друга. Ты никогда не видел совсем дряхлых старичка и старушку, которые вместе идут по улице? Он поддерживает ее, а она его, и у обоих такая угасающая, очень спокойная важность на лицах. Вот и мы теперь так!
Меф покосился на Дафну, которой не мешала цвести даже бледность, и усмехнулся.
– Угасающая важность? Ну-ну! Бабки с дедками вечно грызутся. Чаще годам к семидесяти пяти бабка берет верх, начинает ворчать на дедку без умолку и тюкать, пока не загонит в гроб. Инстинкт очищения пространства. Оттого деды и спешат оглохнуть. Защитная реакция.
– Ты невыносим! Ты видишь в жизни лишь мрачные стороны! – сказала Даф с негодованием.
– Какая же это мрачная сторона? Это обычная сторона. Мрачная – это если бабка в двадцать пять лет умерла от передоза, а дед как сел в первый раз за убийство по пьяни, так до сих пор и сидит… – заметил Буслаев.
В отличие от Даф его мало трогали сентиментальные картины. Ему больше понравились бы восьмидесятилетние старики, которые спрыгнули бы с парашютом в океан и на высоте метров в семьсот отстегнули бы парашюты. В такой смерти было бы, во всяком случае, что-то красивое. Но это уже издержки мрака с его брутальным воображением.
Дафна грустно смотрела на Мефодия и думала, что его интересуют лишь темные стороны жизни. Да, мрак есть, и его немало, но, когда видишь всюду только мрак, это означает, что Тартар уже просочился тебе в душу и пеленой заволок глаза. Пелена эта отсекает все светлое, доброе и хорошее. В результате человеку все кажется беспросветным, он становится озлобленным, теряется и рано или поздно погибает. Дафна с возмущением посмотрела на дарх, покачивающийся на груди Мефодия, и дарх ответил ей упругой волной ненависти.
– Меф! – сказала Дафна. – Ты думаешь, что ты циник, а ты совсем не циник. Это я тебе как твой хранитель говорю.
Меф вновь хмыкнул, однако, как Дафне показалось, растерянно.
– Ну и кто же я такой?
– Просто ты мучаешься. Ты когда-нибудь бывал на стройке? Грязь, изгаженные ведра с раствором, по семьдесят окурков на метр бетонной стяжки, арматура торчит. Шагу не ступишь, чтобы гвоздь не поймать. А теперь представь себе человеческую душу в минуты сомнений. То же самое, если не хуже! – сказала Дафна.
– Да ну… Можно же строить чисто, – неуверенно предположил Меф.
– Угум. И рисовать гуашью, не пачкая кистей и бумаги. В теории и свинка отдает мясо с радостью, особенно если посмотреть, как она пляшет на коробке пельменей с цветком за ухом.
Меф гоготнул. Такие примеры он любил.
– Ежедневное общение с Улитой всем идет на пользу! – оценил он.
Даф огорчилась, что комичным примером опошлила неплохую мысль.
– Хорошо, могу объяснить проще. Ты когда-нибудь просовывал голову сквозь тесный ворот водолазки? Это неприятно. Многие предпочитают делать это рывком. Вот и к свету надо стремиться так же, рывком, не думая о неприятном.
Они были уже на улице, когда из толпы внезапно вынырнул Эссиорх.
– Где Даф? Ей нужна помощь! – крикнул он Мефу, не замечая Дафну, которая стояла от него на расстоянии вытянутой руки.
– Вот что я называю светлые силы немедленного реагирования. Когда всех уже похоронили, с неба сваливается долгожданный автобус со златокрылыми и раздается: «Всем лежать!» – насмешливо заявил Меф.
Эссиорх наконец заметил Дафну и с тревогой стал разглядывать ее, изредка переводя глаза на Депресняка. Кот хмуро болтался у хозяйки на плече, успешно изображая бритого горностая. Как и Дафна, он не совсем отошел от укуса мавки.
– Прости, что опоздал. Почти час творилось нечто невообразимое. Вся муть поднялась со дна! Суккубы и комиссионеры взбесились! Все металось, мелькало, как в кофемолке! – сказал Эссиорх виновато.
Он смотрел лишь на Даф и был очень озабочен.
– Слушай, Меф. Ты не мог бы оставить нас ненадолго? Что-то с ней не так. Я хочу разобраться…
Буслаев вопросительно взглянул на Дафну. Та кивнула.
– Ну хорошо. Пойду пройдусь! Когда освободишься – позвони мне по обычному сотовому. Отмазки про забитые телепатические каналы я уже слышал, – сказал он Дафне.
* * *
Около часа Меф бродил по улицам. Пытался впитывать архитектурные впечатления, но они не особо впитывались. Ну дом… Ну двухэтажный… Ну построен для фабриканта в стиле «модерн»… Не исключено, что архитектор даже пытался выразить какую-то мысль, но ему помешало упрямство хозяина, возжелавшего три несимметричных балкончика и отдельную лестницу для ручной обезьянки. Допустим, он, Меф, все это заметит и даже посочувствует архитектору. И что дальше? Вешаться от счастья здесь или можно добрести до дома? Меф все же был больше практик, чем романтик.
Где-то в толпе мелькнул суккуб, похожий на Хныка. Меф попытался нагнать его, но суккуб уже улетучился. Да и был ли это Хнык или кто-то другой из его многочисленного и пестрого племени? Уверенность, что он не ошибся, у Мефа отсутствовала.
В районе Курского вокзала, заранее телепатически уловив его близость, Меф встретил Чимоданова. Тот стоял у мусорного бака и раз за разом ударял о стену старый приемник. Сегодня Чимоданов был в зеленой рубашке с желтыми подсолнухами. По подсолнухам прыгали обкуренные дюймовочки с фиолетовыми лицами. Кроме того, на рубашку зачем-то были нашиты майорские погоны.
Приемник просвистел мимо уха Мефа и ударился об стену.
– Мне надо достать из него одну штуковину! – пояснил Чимоданов.
Меф не спорил. Надо так надо. Чужие заскоки нужно уважать, чтобы другие в ответ гуманно относились к твоим собственным тараканам. Буслаев стоял и смотрел, как четвертая по значимости фигура в русском отделе мрака, перед которой каждый третий политик согласится голышом прокукарекать петушком, сердито роется в мусоре и пинает приемник ногами. Через пару минут, когда приемник был доломан, оказалось, что нужная штуковина сломалась.