– Ипполит! Можешь рассказать мне об одном украшении? Я видел его на портрете в Историческом музее. Черный камень чуть больше виноградины, увитый золотым плющом.
Рамей ошарашенно посмотрел на него, потом опустил взгляд и принялся, суетливо суча пальцами, приводить в порядок инструменты на столе. Когда он снова поднял голову, глаза за толстыми стеклами были полны слез.
– Ну к чему? – упрекнул он Джекоба сдавленным голосом. – Что это, злая шутка? Я же тогда императрице во всем сознался.
Он вдруг вскочил так резко, что столкнул со стола бриллиант.
– Это Амалия тебя подослала? Еще бы! Чего ждать от принцессы, беременной от гоила?!
Он зажал рукой рот, словно хотел взять сказанные слова обратно, и бросил тревожный взгляд в окно, но на улице было пусто, если не считать карлика перед витриной напротив.
И о чем это старик толкует? Джекоб поднял с пола бриллиант и положил обратно на стол. Камень поблескивал, как окаменевшая слеза.
– Никто меня не посылал, – возразил он. – Я по собственному почину разыскиваю это украшение. И только хотел спросить, нельзя ли мне хоть одним глазком на это украшение взглянуть.
Рамей снял очки и неловко протер рукавом запотевшие стекла.
– И не думай! – резко выпалил он. – Камень исчез. И Мари вместе с ним.
Джекоб взял у него очки из рук, почистил стекла и протянул обратно старику.
– Мари?
Рамей дрожащими руками взял очки и махнул в сторону фотографии на стене возле двери. Рамка была перевязана черной лентой. Снимок изображал девушку лет, наверное, восемнадцати. Прошлое, запечатленное с помощью света и кислоты на серебре. В Зазеркалье повсюду натыкаешься на напоминания, какое же это чудо – фотография. У девушки, глядевшей на Джекоба, были такие темные волосы, что они по цвету почти сливались с коричневой сепией фона. На фотографии она сидела в несколько принужденной позе, ведь для снимка, подобного этому, надо было надолго замереть в неподвижности, но взгляд, полный уверенности в себе, говорил: «Посмотри на меня. Разве я не прекрасна?»
– Это был ее первый бал. – Рамей встал рядом с Джекобом. О ступнях из золота можно было догадываться лишь по тяжести его шагов. – Цепочку я получил тогда вместе с другими украшениями из дворца. До сих пор не знаю, что это был за камень. Состав его был очень странный, но он так изумительно смотрелся на белоснежной коже Мари. «Как кусочек ночи, оправленный в золото, дедушка», – сказала она тогда. Как можно отказать в чем-нибудь любимой внучке? Тем более всего на один вечер… Назад она так и не вернулась. Ее нет. Просто нет. Как будто никогда и не было. Мать ее с тех пор не выходит из дома. С горя. Она внушает себе, что Мари сбежала с одним из офицеров, которые таскаются по этим балам. Наверное, она догадывается, что истина гораздо ужаснее.
Рамей засучил рукав. Костлявое запястье его сжимал браслет. Его изысканные звенья порядком почернели.
– Ты ведь слыхал о таких браслетах, верно?
Джекоб кивнул. Не всякий ювелир умел их изготовить. В состав золота добавляли каплю крови. Пока металл остается чистым, тот, чью кровь он содержит, жив и здоров, если браслет окрашивается красным – человек в огромной опасности. Если же на нем проступает черный налет, это может значить только одно…
– Мертва… – Рамей посмотрел на снимок. – Ну правда же, эти фотографии придуманы только для того, чтобы лишать нас покоя? Не человек, призрак какой-то. Но с другой стороны, хоть портрет ее мне остался. – Он снова прикрыл браслет рукавом. – В тот день, когда Мари туда пошла, на ней было платье с цветком, и она все твердила о каком-то незнакомце, прекрасном, как принц. Он был, естественно, чисто выбрит. Мне не нужно тебе объяснять, почему она назад не вернулась.
Нет, не нужно.
Цветок на платье. Сердце Джекоба бешено забилось.
Джекоб, где были твои глаза и уши?!
– Синие Бороды… – Рамей протер свои тусклые глаза. – Все думают, что они бывают только в сказках, пока один из них не заберет твою собственную внучку. Если тебе суждено когда-нибудь найти подвеску, убей того, кто забрал ее, а потом проверь, нет ли у него в красной комнате мертвой с брошью в виде рубиновой звезды. Я сделал ее для Мари к шестнадцатилетию…
У него в красной комнате… Однажды Джекоб уже побывал в такой. Картина, которую он с удовольствием бы вычеркнул из памяти.
Сколько времени Лиска уже с ним? Часа три?
Рамей что-то еще кричал ему вдогонку, но Джекоб слышал только гул собственной крови в ушах. Труаклер прикрепил цветок ей на платье прямо у него на глазах! Они поливают эти цветы маслом из забудок.
Он выскочил в узкий проулок.
Чертов идиот.
Неужели он забыл все, чему учил его Ханута?
Пошевеливайся, Джекоб.
Но ушел он недалеко. Чья-то рука схватила его за горло и грубо потащила через арку ближайших ворот на темные задворки, каких полным-полно в ювелирном квартале.
– Ну как, нравится тебе Виенна под началом твоих новых друзей?
Вместо императорского белого цвета на Доннерсмарке красовался серый гоильский мундир. В последний раз Джекоб видел Доннерсмарка в плену у гоилов. Тем временем его старого знакомого произвели в личные атташе новой императрицы. Видимо, она не ставила ему в вину то, что раньше он служил у ее матери.
Доннерсмарк был пьян. Не настолько, чтобы валиться с ног, но достаточно, чтобы сорваться с цепи. Он так сильно треснул Джекоба по лицу, что тот ощутил на языке вкус собственной крови. В качестве реванша Джекоб пнул его коленкой в живот и вырвался, но далеко уйти ему не удалось. Под аркой поджидал карлик Оберон, в свое время любимчик императрицы, и целился из револьвера ему в голову. Оберон охотно демонстрировал, какой он искусный стрелок, стреляя прямо в лоб. Все карлики императрицы обладали огромной снайперской сноровкой. И все же Амалия предпочитала, чтобы ее охраняли солдаты мужа, так что прежние телохранители ее матери теперь стояли на страже ювелиров, банкиров и богатых фабрикантов.
Джекоб поднял руки:
– Отпусти меня, Лео.
Иначе он придет слишком поздно.
Но Доннерсмарк прижал его к ближайшей стене.
– Никуда ты не пойдешь. В том мрачном подземелье, куда запер императрицу гоил, я дал ей обещание: «Джекоба Бесшабашного я достану из-под земли, и он заплатит за все, что произошло в соборе».
– Почему бы нам не покончить с ним прямо здесь?
Джекоб хорошо помнил опухшее лицо Оберона, когда тот выскочил из собора. Да, карлику ужасно не терпелось нажать на курок, но Доннерсмарк не обратил на него внимания.
– Я еще несколько месяцев назад установил наблюдение за вокзалом и станциями почтового дилижанса, чтобы поймать тебя.
– Правда? Я вижу, ты, как и раньше, у кормила власти. Поздравляю, кстати – гоильский мундир тебе очень к лицу.