Хоснер кивнул.
– Ладно, – сказал он и вышел из кабины.
«Конкорд» пронесся над краем Синайского полуострова и взял курс на Красное море, следуя за «лиром», который круто взял влево и устремился по направлению к Саудовской Аравии. Беккеру, конечно, было бы интересно узнать место назначения, но с каждой минутой это обстоятельство становилось все менее и менее важным. С опущенным носовым обтекателем и выпущенными закрылками лайнер еще больше походил на большую, отбившуюся от стаи морскую птицу, устало несущуюся над водой, но стремящуюся к неведомой суше. Беккер смотрел на белые гребни волн, пока у него не зарябило в глазах:
– Впереди береговая линия, Дэйв.
Море осталось позади, теперь под ними лежала безбрежная плоская пустыня. Беккер облегченно вздохнул:
– Ну, теперь будет полегче.
Кан покачал головой:
– Это как посмотреть. Не хотите немного передохнуть?
Беккер взглянул на него с некоторым сомнением. Справится ли Кан с тяжелой машиной в таких неординарных условиях? Он решил спросить напрямик:
– Главное – удержать его в воздухе. Сможешь?
– Я бы удержал в воздухе даже тот ящик, в котором прислали эту птичку.
Беккер улыбнулся и отпустил штурвал. Потом достал сигарету. Затянулся. Он чувствовал себя почти хорошо. Полет над Синаем на малой высоте – прекрасный повод потерять самообладание. Он справился. Как бы ни закончилось их приключение, ему было чем гордиться.
Между тем «лир» быстро набирал скорость, которая уже достигла восьмисот километров в час. Гесс отчаянно старался удержаться на высоте сто пятьдесят метров.
Немного впереди Беккер увидел группку бедуинов на верблюдах. Кочевники удивленно смотрели вверх. Огромная тень мчащейся над землей стальной птицы стремительно приближалась к ним. Животные занервничали и заметались. Он неспешно выпустил дым. Сейчас, когда они летели на приличной скорости над плоской равниной, пилот, казалось бы, мог расслабиться, но Беккер знал, что любая, даже самая небольшая воздушная яма приведет к тому, что самолет клюнет носом вниз, а поправить что-то будет уже невозможно.
– Командир, – подал голос Питер Кан. – Топлива осталось на один час пятьдесят минут.
В кабину заглянул Добкин:
– Как дела?
Он положил руку на плечо Беккеру.
– Порядок. Что нового у вас?
– Мы там немного посовещались… – Генерал кивнул за спину.
– И что?
– Ну… прежде всего мы пришли к мнению, что имеем дело с очень неглупыми людьми. Они не стали, как обычно бывает в таких случаях, тратить время на политические заявления, так что мы не знаем о них ничего, кроме того, что, возможно, имеем дело с палестинцами. Если бы Хоснер не узнал голос Риша, мы не знали бы и этого. Я хочу сказать, что нашей разведке практически не с чего начать.
– Плохо, – сказал Беккер.
– Очень плохо, – согласился Добкин. – Далее они изменили свой, так сказать, modus operandi, когда заглушили наше радио. Это означает, что мы направляемся в некое тайное место. Когда мы приземлимся, нас не встретят десятки жадных до новостей репортеров. Не будет никакой спасательной миссии, наподобие операции в Энтеббе, потому что никто не будет знать, где мы. Мы отрезаны от мира и лишены связи.
Беккер уже и сам пришел к похожим выводам. Он с самого начала подозревал, что их ведут куда-то в пустыню, а теперь не сомневался в этом. Оставалось лишь надеяться, что посадочная полоса окажется достаточно утрамбованной.
Добкин, похоже, прочитал его мысли:
– Посадить сможете?
– Где угодно, кроме как во дворе свинарника. Никаких проблем. На этот счет не беспокойтесь.
– Постараюсь.
* * *
Хоснер сел рядом с Мириам Бернштейн. Некоторое время они негромко разговаривали. Обоих тяготило чувство вины, и разговор стал для них средством хоть немного облегчить душу. Стюард Даниил Якоби, взявший на себя обязанности старшего, распорядился накормить пассажиров, и Хоснер заказал двойной скотч.
– До сих пор не могу поверить, что допустил такой промах.
Мириам отпила из стакана и покачала головой:
– Они бы все равно сделали это, так или иначе.
– Как бы они это ни сделали, ответственность на мне.
– А я постоянно думаю о Тедди… генерале Ласкове. Он угодил в ту же ловушку, что и все мы. Уверена, если бы не я, он действовал бы сегодня совершенно иначе.
– Черт, не могу поверить, что мерзавцы провернули такое…
– Яков, я слышала, как кто-то говорил, будто бы Риш знает вас и даже угрожал…
– Мне следовало убить этого сукина сына, когда он был в моих руках.
– Он действительно пообещал, что… – Она не договорила и вопросительно взглянула на него.
– Не обращайте внимания на то, что говорят. В ближайшие дни нас ждет много интересного, но не всему можно верить.
Мириам положила руку ему на плечо:
– Помните, однажды вы пригласили меня к себе…
Хоснер рассмеялся:
– Только не говорите ничего такого, о чем можете пожалеть, когда мы вернемся в Тель-Авив. У меня ведь хорошая память.
Она улыбнулась:
– Я никогда вас не понимала. Вы замечательный человек, но отпугиваете людей. С вами нелегко.
– Не люблю слушать такого рода предсмертные признания. Мы к ним еще не готовы, да и время не пришло.
– Хорошо. Вы правы.
Они перешли на другие темы. Стюарды стали разносить обед, но аппетита ни у кого не было.
* * *
Абдель Маджид Джабари разговаривал с арабским делегатом, Ибрагимом Али Арифом:
– Это трагедия, последствия которой невозможно себе представить.
Али ответил ему, не переставая есть:
– Да, ситуация очень неприятная. Я чувствую себя Даниилом в логове льва.
Некоторое время Джабари молча наблюдал за тем, как его не отличающийся худобой сосед энергично расправляется с обедом.
– Не следует всегда думать только о собственных неудобствах, друг мой. То, что случилось, намного серьезнее и касается не только нас. – Он закурил. – Мне тревожно за тех евреев, которые рискнули своей репутацией и даже жизнью, положившись на добрую волю арабов.
– И все же меня больше беспокоит мое собственное благополучие. Я не верю в общую вину и не считаю себя виноватым. Вина – еврейское чувство. – Он посмотрел на тарелку Джабари. – Вы не будете? Тогда, если позволите…
– Конечно.
Али переставил поднос соседа к себе на колени.