Хоснер отпрянул на секунду, потом хотел броситься на Риша, но Добкин схватил его и не дал вырваться.
Риш покачал головой:
– Теперь с этим покончено. Оскорбление снято. Al ain bel ain al sen bel sen. Око за око, зуб за зуб. Ничего больше. И ничего меньше.
Хоснер овладел собой и оттолкнул Добкина:
– Да, я согласен, Риш. Но есть еще небольшое оскорбление, которое заключается в том, что ты сбил самолет с пятьюдесятью пассажирами.
Риш отвел глаза в сторону:
– Я не буду обсуждать это. У вас есть возможность спасти остальных пятьдесят. – Он взглянул на Добкина. – С военной точки зрения вы должны знать, что это – безнадежное дело.
Добкин подошел поближе к Ришу. Ему был слышен шорох одежды затаившихся у стен вооруженных людей. Риш сделал неуловимое движение рукой, и тени отступили назад. Добкин оказался в нескольких сантиметрах от Риша.
– Прошлой ночью все было действительно безнадежно с военной точки зрения. Однако мы вас побили. Сегодня счет будет лучше.
Риш покачал головой:
– Сегодня мы возьмем холм, генерал.
Хоснер положил руку Добкину за плечо:
– С меня достаточно. Я хочу вернуться.
Риш кивнул:
– Надеюсь, вы будете достаточно демократичны, чтобы устроить голосование, мистер Хоснер.
– Да. Мы там все решаем голосованием, Риш. Я дам вам знать до заката солнца. Пока же отправлю к вам пленного. Ему нужна медицинская помощь. У вас имеется все необходимое?
Риш рассмеялся:
– Неуклюжая попытка выяснить наше положение с медицинской помощью. Но мы заберем парня. Спасибо. – Он медленно переводил взгляд с одного на другого. – И снова я должен предупредить вас, что, если мои люди захватят холм в темноте, я не смогу контролировать их.
Тогда заговорил Добкин:
– Вы или плохой командир, или плохой лжец.
Риш развернулся и направился обратно к нише. Его удаляющийся голос отражался эхом от стен тронного зала:
– Я реалист, джентльмены. Каковыми вы не являетесь. Спасите людей, генерал. Спасите их жизни, мистер Хоснер.
– Я сделаю это, – сказал Хоснер и повернулся, чтобы уйти.
– О, еще одно, – добавил Риш. – Это могло бы помочь вам прийти к решению. У меня есть информация кое о ком из ваших людей, и она могла бы представлять для вас интерес.
Он замолчал.
Хоснер почувствовал, как холодок догадки ползет по спине. Он не обернулся и не ответил. Добкин тоже остался стоять спиной к Ришу.
– У некоторых из ваших людей члены их семей – и притом любимые – находятся в арабских странах. Мне известна судьба этих родственников. Хотите ли вы знать о них? Если сдадитесь, я дам вашим людям полный отчет о каждом. Это положит конец стольким страданиям, тревогам и беспокойствам о судьбе родных. Зная о том, где они находятся, если живы, их семьи могли бы обеспечить возвращение родственников в Израиль.
Молчание.
– Например, семья Абделя Джабари. Или брат Рахили Баум, пропавший со времени военных действий в 1973 году.
Хоснер пошел прочь. Добкин последовал за ним.
– Разве одна из двоюродных сестер вашей жены не числится пропавшей без вести в Синае с 1967 года, генерал?
Добкин продолжал идти твердым шагом.
– Муж Мириам Бернштейн, Иосиф. Он еще полгода тому назад находился в сирийском лагере для военнопленных. Потом его взяли и расстреляли.
Хоснер замедлил шаг.
– Или это был брат Рахили Баум? Кажется, Иосиф Бернштейн все еще в лагере. Не важно, потом я наведу справки. У меня все где-то записано.
Хоснера трясло от ярости, и он с трудом заставлял себя идти. Тихий, издевательский смех Риша за его спиной эхом отзывался в разрушенном зале.
Их вывели наверх, прямо в море солнечного света. Эскорт замешкался, снова завязывая им глаза. Добкин бросил взгляд на башни и зубчатые стены Ворот Иштар примерно в сотне метров к востоку. Неподалеку находились гостиница с верандой и небольшой музей. Отреставрированная часть ворот блестела на солнце синими изразцовыми кирпичами. На барельефе сверкали золотые вавилонские львы и мифические животные. Рядом находились стены Висячих садов, пыльные и потрескавшиеся, без единого следа растительности или хотя бы мха.
За то короткое время, пока им завязывали глаза, Хоснер отметил, что холм, на котором они находились, почти такой же высокий, как и тот, где лежал «конкорд», в двух километрах отсюда, а между двумя холмами пролегала небольшая низменность. С того места, где стоял Хоснер, можно было разглядеть самолет и людей на вершине холма.
Повязки завязали и переговорщиков проводили обратно.
Когда арабы ушли, Добкин тяжело вздохнул:
– Ты едва не завел его слишком далеко. С ума сошел. – Он через плечо оглянулся на удаляющихся арабов. – Знаешь, а я ожидал чего-то более зловещего.
– Он еще злее, чем ты можешь себе вообразить.
– Да уж. Он ненормальный. Я в этом уверен. Но в моменты просветления, я думаю, он действительно хочет, чтобы его любили и восхищались им.
– Хочет. И мы сыграем на этом, если представится случай. – Хоснер тяжело дышал, преодолевая подъем. Он посмотрел вверх и махнул рукой Брину, который помахал в ответ. Потом обернулся к Добкину, шагавшему без всякого напряжения: – Ты прав, разумеется. Для тех, кто находится там, наверху, Риш – воплощение дьявола, и это хорошо для наших целей – и для их целей тоже. Но почему-то наши дьяволы никогда не оправдывают наших ожиданий, когда мы сталкиваемся с ними лицом к лицу.
Брин окликнул их:
– Они собираются сдаваться?
Хоснер посмотрел вверх и улыбнулся:
– Я предъявил им наш ультиматум.
Он снова оценил, как выглядят их позиции со стороны. Отметил обваливающийся земляной вал, предательские рытвины и размытые канавы. В темноте это, должно быть, настоящий кошмар. На месте нападающих он бы очень быстро потерял присутствие духа.
Когда переговорщики добрались до гребня холма, все свободные от дежурства на постах собрались вокруг них. Добкин кратко доложил о произошедшем. Было задано несколько вопросов, развернулась оживленная дискуссия. Хоснер пресек дальнейшие комментарии и пообещал устроить голосование до заката солнца. Попросил всех заняться строительством укреплений, и это убедило большинство присутствовавших в том, что они и без того знали – капитуляции не будет.
* * *
Мужчины и женщины, члены миротворческой делегации, продолжали трудиться на строительстве укреплений, чтобы отразить ожидаемое нападение. Они импровизировали и изобретали на ходу. У них практически не было никаких инструментов, кроме набора бортового инженера, но из того малого, чем они располагали, были изготовлены и более внушительные орудия.