— Хм… Что-то о годовщине трагедии.
— И что же там пишут? Что это был несчастный случай? Или что это дело рук евреев?
— Журналисты не уверены… Но выражают соболезнования и задают разные вопросы.
— Я тоже.
Кейт сказала:
— Да ладно тебе, Джон.
— Просто я хочу немного взбодриться перед началом рабочего дня.
— А немного помолчать ты не хочешь?
Я заткнулся, и мы в полном молчании доехали до дома 26 на Федерал-Плаза.
Федеральное правительство и все правительственные служащие весьма трепетно относятся к положению и правам всякого рода меньшинств, вчерашних иммигрантов, коренных американцев, новорожденных щенков, лесных массивов, окружающей среды и тому подобным вещам. Но я лично далеко не так чувствителен, и мои представления о прогрессе и передовом мышлении остались где-то в той эпохе, когда в силу вступило правительственное постановление, запрещавшее полицейским выбивать показания из подозреваемых.
Несмотря на то что мы с Кейт Мэйфилд функционируем на разных частотах, какое-то общение между нами все же происходит, и за последний год, как я заметил, мы многому научились друг у друга. Теперь, например, она довольно часто употребляет слово «затрахал» и называет людей задницами, в то время как ваш покорный слуга проникается все большим интересом к тонким движениям души тех самых существ, каковых он прежде именовал почти исключительно болванами и тупицами.
Когда мы добрались до места, я заплатил Абдулу то, что ему причиталось, и добавил пять долларов за беспокойство, которое доставил ему своими расспросами.
Войдя в фойе сорокаодноэтажного здания, мы направились к охраняемым лифтам.
Надо сказать, что на Федерал-Плаза находится множество государственных учреждений, причем половина из них занимаются сбором налогов, которые идут на содержание другой половины. На этажах с двадцать второго по двадцать восьмой расположены офисы всевозможных силовых и секретных аналитических подразделений, и до них можно добраться только на специальных лифтах, отделенных от холла толстой стеной из пуленепробиваемого стекла, за которой помещается охрана.
Я небрежно помахал перед носом у охранников удостоверением и набрал код, после чего прозрачные стеклянные двери словно по волшебству раздвинулись.
Мы с Кейт вошли в образовавшийся проход и направились к семи лифтам, обслуживающим вышеназванные этажи. Никто из охранников не проявил желания более внимательно изучить наши удостоверения.
Мы вошли в пустой лифт и поднялись на двадцать шестой этаж.
Я сказал:
— Будь готова к тому, что нас могут по очереди вызвать в некий кабинет.
— С какой стати? Или ты полагаешь, что вчера вечером за нами следили?
— Об этом мы скоро узнаем.
Двери лифта открылись на двадцать шестом этаже, и мы оказались в небольшом коридоре. Охраны здесь не было. Возможно, на таком уровне ее и не должно быть — коль скоро вы уже и так проникли в святая святых.
Над головой, однако, помещались камеры слежения. Впрочем, тот парень, который следил за мониторами, вполне вероятно, получал шесть долларов в час и не имел никакого представления о том, кого видит на экране. Если, конечно, он вообще не пребывал в это время в объятиях Морфея.
Но кое-какие меры предосторожности все же были приняты. Так, прежде чем мы с Кейт вошли в свой коридор, нам снова потребовалось набрать секретный код.
Если честно, нельзя сказать, что безопасность в здании номер 26 по Федерал-Плаза с двадцать второго по двадцать восьмой этаж находится на высшем уровне. Я это к тому, что, будь я плохим парнем, мне ничего не стоило бы, приставив к спине миссис Мэйфилд ствол своего пистолета, проникнуть вместе с ней в коридор, не имея удостоверения и не зная секретного кода.
Насколько мне известно, уровень безопасности за последние двадцать лет почти не повысился ни здесь, ни в каком-либо другом правительственном учреждении — и это при том, что в мире идет война, в которой участвуем и мы.
Широкая публика имеет об этой войне лишь самое смутное представление. Хуже того, не лучше осведомлены о ней и те высокие правительственные инстанции, которые отвечают за ее ведение. Должно быть, по той причине, что в Вашингтоне никто не взял на себя труд сообщить им, что происходящие сейчас в мире события иначе как войной против Соединенных Штатов и их союзников не назовешь.
Вашингтон и средства массовой информации предпочитают видеть в атаках террористов никак не связанные между собой отдельные выступления фанатиков. Между тем даже идиот или политик, решивший наконец основательно поразмыслить над этой проблемой, заметят в их действиях определенную систему. Короче, чтобы разбудить это сонное царство, требуется или решительно настроенный человек, или какое-нибудь громкое дело, способное потрясти и всколыхнуть массы.
Это — мое частное мнение, сформировавшееся за время работы в данном учреждении. Возможно, этому способствовало и то обстоятельство, что я человек со стороны, работаю здесь недавно, а стороннему наблюдателю, как говорится, виднее. К тому же я бывший коп, а копы всегда и во всем ищут систему, чтобы, например, побыстрее взять какого-нибудь серийного убийцу или организатора уличной сети распространения наркотиков. Федералы же, судя по всему, рассматривают теракты лишь как действия разрозненных групп или психически неуравновешенных индивидов.
Но это не совсем так. Подобного рода акции имеют куда более зловещую подоплеку. Они направляются умелой рукой тех, кто не спит ночами, думая, как бы посильнее нас достать.
Надо признать, моя точка зрения в этих стенах не слишком популярна и работающими здесь людьми практически не разделяется. По крайней мере, еще не было случая, чтобы кто-нибудь представил по данной проблеме доклад или выступил на совещании с соответствующим заявлением.
Я остановился у фонтанчика с водой для питья и между глотками сказал Кейт:
— Если тебя будут о чем-либо спрашивать — босс или парни из УПО, — лучше всего говорить правду и ничего, кроме правды.
Кейт промолчала.
— Если станешь лгать, — продолжал я, — твоя ложь почти наверняка не совпадет с моей. Одна только правда избавит нас от необходимости звать на помощь адвоката.
— Да знаю я все это. Сама юрист. Но…
— Может, воды попьешь? — предложил я. — Я подержу ручку.
— Спасибо, нет. Послушай…
— Обещаю, что не буду толкать тебя лицом в фонтан…
— Брось ты эти шуточки, Джон, и стань хоть на минуту взрослым человеком! Вчера мы не сделали ничего предосудительного…
— Вот из этого и будем исходить. То, что мы вчера сделали, легко объяснить чрезмерным энтузиазмом и преданностью своему делу. Когда тебе начнут задавать вопросы, не вздумай вести себя так, будто в чем-то провинилась. Напротив, ты должна гордиться тем, что проявила столь бурную активность. Думаю, это их озадачит.