– А вы оскорбляете меня и мою страну, полковник Манг.
Вьетнамец затянулся.
– Вернемся к нашему делу. – Он повернулся к Сьюзан и что-то произнес по-вьетнамски. Она явно не обрадовалась его вопросу и что-то коротко ответила.
– Разговор ведется по-английски, – заметил я.
– Он меня спросил, – перевела мне Сьюзан, – все ли американские женщины имеют обыкновение спать с мужчинами, с которыми только что познакомились. Я ему ответила, что это оскорбительный вопрос.
– А что, все вьетнамские офицеры имеют обыкновение оскорблять женщин? – спросил его я.
– Я стараюсь установить истинную природу ваших отношений, – сказал мне Манг, не глядя на Сьюзан.
– Зачем? Это не ваше дело.
– Напротив, мое. Полагаю, вы знаете, что ваша подружка спит с резидентом ЦРУ в Сайгоне?
Я сделал глубокий вдох и ответил:
– Мне известно, что у нее есть друг.
– И вы его знаете. Вы мне сами сказали: Билл Стенли – резидент ЦРУ в Южном Вьетнаме.
Вот так: из всех возможных имен я выбрал Билла Стенли, когда заявил Мангу, что это он занимался моими билетами. А чего еще ожидать, если боссы в Вашингтоне не сообщают тебе то, что ты должен знать?
– Мистер Бреннер, так зачем же вы спите с любовницей вашего приятеля?
– Насколько мне известно, Билл Стенли – сотрудник "Бэнк оф Америка", – ответил я.
– Неужели? Значит, вы не в курсе, что он из ЦРУ?
– Это вы так сказали. И он вовсе не мой приятель.
– Но вы мне заявили, что вместе учились в университете. В Принстоне.
Я посмотрел на Сьюзан. Она выглядела смущенной. Ну что я за балаболка. Не доведет мой язык меня до добра.
– Как же он может быть моим однокурсником, если он на десять лет моложе меня? – спросил я полковника Манга.
– Я и сам удивлялся, мистер Бреннер.
– Я пошутил, полковник.
– Зачем?
– Это трудно объяснить. Я не знаю Билла Стенли. Он мне не товарищ.
– Зато агент ЦРУ. Это установлено. ЦРУ знает наших разведчиков в Вашингтоне. А мы знаем ваших. Такие вещи не удается скрыть. Мистер Стенли не имеет никакого отношения к "Бэнк оф Америка" и отделу экономического развития посольства. Но числится там, что дает ему дипломатический иммунитет, благодаря которому он занимается своей работой. И вы, мистер Бреннер, его друг, не знаете этого? Странно.
В самом деле странно. А полковник Манг оказался проницательнее и ироничнее, чем я думал.
– Так чему же мне верить, мистер Бреннер?
Я посмотрел на Сьюзан. Она разозлилась, когда я использовал имя Стенли. Но теперь разозлилась еще сильнее из-за того, как все обернулось.
– Я жду, мистер Бреннер, – продолжал настаивать вьетнамец.
– Я не знаю Билла Стенли, – ответил я.
– Но до этого вы мне говорили, что знаете.
– Я лгал.
– Зачем?
– Хорошо, я вам скажу. Моими билетами на поезд занималась мисс Уэбер. Но я не хотел упоминать ее имени и поэтому назвал фамилию ее приятеля. Бьет?
– Нет. Не понимаю. Зачем вы это сделали?
– Послушайте, полковник, если бы я знал, что Билл Стенли – сотрудник ЦРУ, с какой стати я бы стал упоминать его имя в разговоре с вами?
– Вот и я пытаюсь это установить.
– Ответ такой: я не знаю Билла Стенли. Просто запомнил его фамилию и место работы со слов мисс Сьюзан. И чтобы не называть ее, назвал его.
– Но зачем? Вы так и не ответили на мой вопрос.
– Попытайтесь ответить сами.
– Как я могу отвечать за вас – отвечайте вы.
– Ну хорошо, я не хотел, чтобы фамилия мисс Уэбер привлекала внимание полиции. Она здесь живет, так что нечего компрометировать ее имя, каким бы невинным ни казался предлог. Теперь понимаете?
– Думаю, что да. Но все-таки каковы ваши отношения с мистером Стенли?
– Никаких. – Чтоб ты треснул, придурок!
– Но какие-то все-таки есть, – улыбнулся вьетнамец. – Вы спите с его подружкой.
Очень не хотелось это признавать, но сарказм полковника оказался, пожалуй, не хуже моей работоспособности.
– Ответьте на такой вопрос, – предложил я ему. – Если бы я знал или подозревал, что Билл Стенли – агент ЦРУ, зачем мне употреблять его имя? Сам и отвечу: я этого не знал и до сих пор не знаю. Почему я должен вам верить, что Билл Стенли работает в спецслужбе?
– Логично, – кивнул Манг и посмотрел на Сьюзан. – Вы знали, что человек, с которым вы спите, агент ЦРУ?
– Почему я должна вам отвечать? – вскинулась она.
– Отвратительная манера американцев отвечать вопросом на вопрос.
– Что в этом такого отвратительного?
Полковник начал терять терпение – Сьюзан, когда хотела, умела вывести из себя. Он сделал к ней шаг. А я к нему. Мы застыли – стояли не двигаясь, но настороже. Наконец он повернулся ко мне и, не предложив даме сигарету, закурил.
– Так вы не знаете мистера Стенли?
– Не знаю.
– Но вы с ним говорили в католическом соборе Хошимина.
– Так это был он?
– Вы сами прекрасно знаете. Не валяйте со мной дурака.
– Нас познакомили перед храмом, мы, как вам известно, разговаривали всего три минуты и больше не виделись.
– Это вы так утверждаете. Но почему я должен вам верить? Вы сказали мне неправду, чем занимались на войне, вы встретились с резидентом ЦРУ на второй день после приезда в Хошимин, вы проявляли чрезмерный интерес к горским племенам, вы отказываетесь уточнить расписание своих поездок, вы заявили, что собираетесь в Нячанг один, и опять солгали. Вы взяли с собой подружку резидента ЦРУ. Не слишком ли много вранья?
– Пара-тройка.
– В самом деле? И когда же, по-вашему, вы мне лгали?
– Когда заявил, каким процветающим выглядит теперь Вьетнам. Ничего подобного. Народ в плачевном состоянии, и все, с кем я встречался на юге, ненавидят Ханой. В Сайгоне больше проституток и сутенеров, чем в мое время, с бывшими солдатами республиканской армии обращаются безобразно; я знаю, что власти срыли могилы погибших, а с живыми обращаются как с рабами. Я считаю это позором. Правительство Ханоя незаконно, потому что не зиждется на воле народа. Вот вам, полковник, полная правда, а не то, что вы говорите другим или во что верите сами.
Полковник Манг отвернулся. Он явно достиг точки кипения. Лицо приняло странное выражение, он вздернул плечи, и я не знал, чего от него ждать: то ли он хлопнется в обморок, то ли разорется и выхватит пистолет, то ли попросит устроить в Штатах в желтый дом. Я был готов предложить ему сесть в позу лотоса, но он справился с собой и без йоги. Глубоко вздохнул и вышел из транса или как это у него называлось. Прокашлялся и продолжал, словно не был на грани нервного срыва: