— Доброе утро.
Толпа мгновенно затихла. Я слышал, как стрекотали телекамеры и щелкали фотоаппараты.
— Расследование по факту убийства капитана Кемпбелл продолжается. Мы располагаем несколькими вещественными доказательствами, но пока нет ни одного подозреваемого. Задействованы все наличные силы Форт-Хадли, общевойскового Управления по расследованию преступлений и местной полиции. Все мы работаем в тесном сотрудничестве. В ближайшие дни будет проведена пресс-конференция.
Обычный треп.
Трах-тах-тах! Разразился гром вопросов. Кое-какие я сумел разобрать: «Разве она не была также изнасилована?», «Говорят, ее нашли голой и распятой на земле — это так?», «Ее задушили?», «Выходит, второе изнасилование за неделю?», «Вы допросили ее бойфренда, сынка шефа полиции?».
— Ответы на все вопросы вы получите на пресс-конференции, — произнес я.
Едва мы вошли в здание, как наткнулись на полковника Кента. Он был раздосадован.
— Никак не могу заставить их уйти, — пробурчал он.
— И не заставите. Вот это мне и нравится в нашей стране.
— Да, но на территории базы находится дом Бомонов, пришлось выставить там охрану. Снуют всюду как ищейки. Правда, на стрельбища и на Джордан-Филдз им не попасть — на дорогах дежурят мои люди.
— Может быть, им повезет больше, чем нам.
— Не нравится мне это... Есть новости?
— Побеседовали с полковником Фаулером и полковником Муром. Пошлите, пожалуйста, двух ребят к полковнику Муру, и поскорее, пусть посидят с ним. Ему запрещено уничтожать бумаги и выносить что-либо из кабинета.
— Хорошо, сделаю... Вы его арестуете?
— Мы все еще пытаемся вытянуть из него психологический портрет погибшей.
— Кому это нужно?
— Мисс Санхилл и мне.
— Зачем? Какое отношение это имеет к Муру?
— Как вам сказать... Чем глубже я копаю, тем меньше нахожу у него оснований убивать свою подчиненную. Зато вижу серьезные мотивы у других людей.
— Пол, я понимаю ваши действия, но только до известной черты, — раздраженно сказал Кент. — Сейчас вы уже переступили эту черту. Если Мур окажется убийцей и его арестуют фэбээровцы, у вас будет бледный вид.
— Знаю, Билл. Но если я арестую невиновного в преступлении человека, вид у меня будет еще бледнее.
— Вы мужик или баба?
— Идите к черту!
— Забываетесь, Бреннер! С вами говорит старший по званию.
— Идите к черту... сэр.
Я повернулся и пошел по коридору к нашему кабинету. Синтия последовала за мной. Кент стоял на месте, разинув рот.
В кабинете нас ожидала стопка телефонных сообщений, пачка заключений от криминалистов и коронера и множество всяких бумаг с пометкой «Прочти и распишись», то есть полусекретной информации, добрая половина которой меня не касалась. В армии могут перепутать ведомости выплаты твоего денежного содержания, отправить жену с детьми в Японию, а домашнюю мебель — на Аляску, забыть, где ты проводишь отпуск. Но как только ты рапортовал о своем прибытии для исполнения временных обязанностей, тебя немедленно включат в список № 1, список № 2 или список № 3 на получение дурацких и памятных записок. Таков порядок, и исключений не делается, даже если ты работаешь в чужом кабинете, под вымышленным именем и выполняешь секретное задание.
— Неумно, — сказала Синтия.
— Неумно то, что он сказал?
— С его стороны тоже неумно. Но я имею в виду тебя. Неумно говорить полковнику — цитирую — «идите к черту...».
— Не вижу проблемы, — возразил я, просматривая телефонные сообщения.
Синтия помолчала.
— Знаешь, а ведь он на самом деле сделал что-то нехорошее, правда?
— Ты права. Главное, он сам это понимает.
— И все же... зачем тыкать его носом? Он нам еще пригодится, хотя товар, конечно, подпорченный.
Я поднял голову.
— Не испытываю особенного сочувствия к офицеру, нарушившему свой долг.
— Разве что офицера зовут Энн Кемпбелл.
Я не стал реагировать на ее колкость.
— Ну ладно, как насчет кофе и пончиков?
— Кофе и пончики — это прекрасно.
Синтия нажала кнопку переговорного устройства и попросила явиться специалиста Бейкер.
Я стал листать историю болезни Энн Кемпбелл, удивительно худосочную, если учесть ее длительную службу, из чего я заключил, что она предпочитала обращаться к докторам на гражданке. В истории, однако, содержалось заключение гинеколога, сделанное во время ее поступления в Уэст-Пойнт. Вот что написал врач: Hymen imperforatus. Я показал запись Синтии.
— Это означает нетронутую девственную плеву?
— Да, но не является абсолютным признаком девственности, а всего лишь говорит о том, что ничего крупное во влагалище не проникало.
— Следовательно, мы можем отбросить предположение, что отец принудил молоденькую дочь к сожительству.
— Видимо, да. Правда, существуют и другие формы полового надругательства... Похоже, в словах Мура есть зерно истины. Нам неизвестно, что генерал сделал с ней, но это произошло на втором курсе. Сомнительно, чтобы отец мог изнасиловать двадцатилетнюю дочь в Уэст-Пойнте... А все-таки любопытно, что Энн была девственницей, когда поступала в академию... Посмотри, может, там есть более поздние заключения гинекологов.
Я посмотрел, но более поздних заключений не нашел.
— Больше ничего нет, — сообщил я.
— Это странно, женщина не может так долго не показываться гинекологу.
— Наверное, показывалась частным врачам.
— И все-таки почему мы считаем, что происшедшее непременно носило сексуальный характер? — спросила Синтия.
— Потому что все совпадает. Как говорится, око за око...
— И связано с отцом... Может быть, он заставил ее сойтись с каким-нибудь старшим офицером или...
— Теплее, теплее... Но не будем пока делать окончательных выводов. — Я отдал Синтии историю болезни: — Там в конце есть заключение психиатра, прочти.
Вошла специалист Бейкер. Я представил ее Синтии, но оказалось, что они уже знакомы.
— Ну, и что вы думаете? — спросил я у Бейкер.
— Простите, сэр?
— Я спрашиваю: кто, по-вашему, это сделал?
Она пожала плечами. Синтия подняла голову.
— Друг или незнакомый?
Бейкер, почти не колеблясь, ответила:
— Друг... Правда, хахалей у нее было навалом.