— По-моему, ты перебарщиваешь, Пол. Конечно, козыри у тебя на руках...
— У меня вся база в кулаке.
— Верно, но ты превышаешь свои полномочия.
— Но не реальную власть.
— Не считай это за личную обиду.
— Ладно, не буду... Я просто вне себя от ярости. Зачем тогда кодекс офицерской чести? Мы присягнули исполнять свой долг, соблюдать высокие принципы честности и морали. Мы связали себя клятвой. И вот видим, как тридцать офицеров отбрасывают эти принципы, — чего ради?
— Ради норки.
Я не мог удержаться от смеха.
— Вот именно, ради норки. Только эта норка — адова дыра.
— Мы тоже не безгрешные...
— Да, но мы не путали личные отношения со служебными.
— Мы ведем дело об убийстве, а не о морально-бытовой распущенности. Всему свое время.
— Хорошо, займемся теперь шутами гороховыми.
Синтия соединилась с Бейкер.
— Пусть войдут... джентльмены из города.
— Слушаю, мэм.
— Только поспокойнее, — предупредила меня Синтия.
— На штатскую шпану я не сержусь.
Дверь отворилась, и специалист Бейкер объявила:
— Шеф Ярдли и полисмен Ярдли.
Вошли Ярдли в светло-коричневой форме. Мы с Синтией встали.
— Не люблю, когда заставляют ждать, но мы народ не обидчивый, — сказал старший Ярдли и, оглядевшись, присвистнул: — Да у меня камеры побольше вашего кабинета!
— У нас тоже, — вежливо ответил я. — Мы вам покажем одну.
Он засмеялся.
— А это мой парень. Уэс, познакомься с мисс Санхилл и мистером Бреннером.
Уэс Ярдли оказался высоким тощим молодым человеком лет двадцати пяти с длинными, зачесанными назад волосами, которые доставили бы ему множество хлопот в любом полицейском участке, кроме его собственного. Рукопожатиями мы не обменивались. Уэс только приложил руку к шляпе и кивнул Синтии.
У мужчин на Юге не принято снимать шляпу, входя в дом, поскольку снять шляпу — значит признать себя ниже по положению. Этот обычай восходит к временам обширных плантаций, джентльменов, издольщиков, черных рабов, белой швали, богатых фамилий и нищих семей. Мне это непонятно, но в армии тоже существуют строгие правила относительно головных уборов, поэтому я уважаю эту традицию.
Стульев не хватало, поэтому мы стояли.
— Твои вещички у меня в конторе, в целости и сохранности, — сказал мне Берт Ярдли. — Можешь забрать в любое время.
— Очень любезно с вашей стороны.
Мне показалось, что Уэс ухмыльнулся, и захотелось двинуть ему в морду. Он был какой-то взвинченный и изломанный, как будто уродился с двумя щитовидками.
— Казенное имущество принесли? — обратился я к Берту.
— А как же? С казенным шутки плохи. Отдал его вашей девчонке у дверей. Считай это мирным приношением, Пол. Не возражаешь, что обращаюсь к тебе по имени?
— Валяй, Берт.
— Это хорошо. Я вот подумываю, не пустить ли тебя в дом к убитой?
— Приятно слышать, Берт.
— Имеешь желание поговорить с моим парнем насчет твоего дельца? — Он повернулся к Уэсу: — Расскажи людям все, что знаешь об этой бабенке.
— Она была не бабенка, а женщина и офицер армии Соединенных Штатов. Специалист Бейкер тоже женщина и военнослужащая, — заметила Синтия.
Берт сделал поклон и дотронулся до полей шляпы:
— Просим прощения, мэм.
Как мне хотелось разрядить свой «глок» в этих типов! Если бы только не крайний срок, отпущенный мне на расследование.
Уэс завел свою шарманку:
— Это точно, я иногда виделся с Энн, но я встречался и с другими девочками, и она тоже с другими мужиками. И мы вроде не обижались друг на друга. В ту ночь, когда ее прикончили, я был с патрульной машиной в северном Мидленде. Смена от двенадцати до восьми. И меня многие видели, человек десять могут показать, в том числе мой напарник и ребята с заправочной станции. Больше вам знать ни к чему.
— Спасибо, полисмен Ярдли.
После некоторого молчания Синтия спросила Уэса:
— Вас расстроила смерть Энн Кемпбелл?
— Ясное дело, — ответил он, подумав.
— Дать вам успокоительное? — вставил я.
Берт хохотнул и бросил сыну:
— Забыл тебе сказать, что этот парень — ба-альшой забавник.
— Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, — сказал я Берту.
— От сына у меня секретов нету.
— И все же, шеф...
Он посмотрел на меня и протянул:
— Ну раз так... — Потом обратился к сыну: — Оставляю тебя с этой молодой леди, веди себя прилично. — Берт опять хохотнул. — Они не знают, какой ты у нас озорник. Считают, что ты только что со свекольного фургона свалился.
На этой шутливой ноте и закончился общий разговор. Мы со стариком Ярдли вышли из кабинета, нашли пустую комнату и сели за длинный стол друг против друга.
— Проклятые писаки, — сказал Берт, — суют нос, куда им не положено. Все выпытывают насчет слухов о генеральской дочке.
Ни одного такого вопроса от журналистов я не припомнил.
— Тем, кто стоит на страже законов, не следует вдаваться в домыслы.
— Ясное дело! Мы с генералом хорошо ладим. Неприятно слышать, что болтают о его дочери. Особливо после ее смерти.
— Вы к чему клоните, шеф? Выкладывайте.
— Кое-кто, может, думает, что вы, из УРП, проведете меня. Когда бродягу поймают, мои молодцы получат свою долю пирога. Как пить дать!
Речь Ярдли, особенно упоминание «пирога», раздражала меня, но еще больше злил он сам.
— Не волнуйтесь, шеф. Полиция Мидленда получит свое по заслугам.
Ярдли хохотнул:
— Вот этого я и боюсь, парень, нам непременно надо участвовать.
— Разговаривайте с ФБР. С завтрашнего дня дело ведут они.
— Факт?
— Да.
— О'кей! А покамест накатай доклад о том, как помогла тебе полиция Мидленда.
— Зачем?
— Затем, что кричат на целый свет, пришьют, мол, к материалам следствия его, Ярдли, личное дело; затем, что паскудные газетчики успокоиться не могут, что молодой Ярдли был связан с потерпевшей; затем, что я вроде бы ни хрена не секу и из-за тебя в дураках остался; затем, черт побери, что тебе без меня не обойтись! Пора с этим кончать. Будет!