— И им сошло это с рук.
Тем временем вернулся генерал и тяжело опустился в кресло.
— Как видите, я получил по заслугам, но расплатилась за мое вероломство Энн. Из живой открытой общительной девушки она за несколько месяцев превратилась в замкнутую недоверчивую особу. Инцидент не сказался на ее учебе, она окончила одной из лучших на потоке, поступила в аспирантуру. Но отношения между нами разладились. Естественное последствие моего поступка... Я потерял дочь, когда она перестала доверять мне. — Генерал глубоко вздохнул. — Знаете, легче становится, когда выговоришься.
— Конечно, сэр.
— Вам известно о ее беспорядочных связях. Психиатры объяснили мне, что они значат. Энн не просто хотела совратить людей из моего окружения и тем самым поставить меня в неудобное положение. Помню, она говорила: «Ты нисколько не заботился о моем целомудрии, был безразличен к моему решению оставаться девственницей до тех пор, когда я не буду готова к браку. Я даю каждому мужчине то, что он хочет, и тебя это не касается. Так что, пожалуйста, не читай мне нотаций».
Ну что тут скажешь?
— Шли годы, — продолжал генерал, — и вот она приезжает сюда. Перевод не случаен, его устроил я. Влиятельный человек в Пентагоне, который принимал активное участие в уэст-пойнтском инциденте, настоятельно порекомендовал мне выбрать одно из двух. Первое: я подаю в отставку, дабы Энн поняла, что ее выходки больше не имеют смысла... Уволить ее из армии не решались, боялись, что она выступит с разоблачениями. Второе: возглавить Форт-Хадли, где имеется Учебный центр особых операций, куда Энн получит назначение. Там, сказали, и улаживайте свои проблемы, не вынося сор из избы. Я выбрал второе, хотя после многолетней службы и успешных боевых действий в Персидском заливе мог рассчитывать на должность при президенте или быструю политическую карьеру. Но Энн однажды предупредила, что если я ввяжусь в политику, то инцидент в Уэст-Пойнте станет достоянием широкой публики. Так я стал как бы заложником собственной дочери, который мог либо продолжать службу в армии, либо начать жизнь частного лица.
Так вот чем объясняется его нежелание идти в политику, подумал я. Люди и обстоятельства, связанные с историей Энн Кемпбелл, сильно отличались от тех, какими они казались поначалу.
Генерал обвел взглядом кабинет, словно видел его в первый или последний раз.
— Итак, я приехал сюда, чтобы попытаться загладить свою вину и исправить ошибку — не только мою собственную, но и ошибку моих начальников. Многие из них и сейчас служат в армии или играют важную роль в общественной жизни. Их имена у всех на слуху... Я не виню их в том, что они оказывали на меня давление, так как окончательное решение оставалось все же за мной. Я считал, что поступаю правильно и в отношении Энн, и в отношении армии, но в итоге понял, как заблуждался... В сущности, я предал свою дочь. Предал и продал... — Кемпбелл помолчал, потом добавил: — Через год после инцидента я получил звание генерал-майора.
Рискуя быть высокопарным, я все же сказал:
— Генерал, вы несете ответственность за все, что делают — или не делают — ваши подчиненные. Но в данном случае предали вас ваши начальники. Они не имели права выдвигать такие жесткие требования.
— Я это знаю, и они знают. И вот со всем нашим опытом и воинскими заслугами мы, как жалкие заговорщики, собрались ночью в каком-то паршивом провинциальном мотеле и приняли глупое позорное решение. Конечно, все мы люди, а людям свойственно ошибаться. Но будь мы действительно честными, порядочными людьми, какими себя считали, то хотя бы задним числом изменили это решение.
Мы с Синтией молчали, как бы подтверждая свое согласие с генералом. Потом я сказал:
— Итак, в течение двух лет вы вели с дочерью бой. Он мрачно усмехнулся.
— Я надеялся, что раны заживут, но война разгорелась еще сильнее. Должен признаться, Энн была подготовлена к ней лучше меня. На ее стороне была правда, а это всегда источник силы. Я предлагал дочери мир, она же в ответ била меня по всем статьям. Я рассчитывал, что она смилостивится, когда победит, и простит меня. У меня сердце разрывалось от того, что она делала с собой и матерью. О себе я уже не заботился. Только тревожился за мужчин, которыми она играла. Хотя странное дело: я был все-таки рад, что Энн рядом. Без нее мне было бы совсем плохо. И вот сейчас, когда ее нет...
Генерал умолк, тяжело дыша. За последние дни он постарел лет на десять и, вероятно, еще на десять за последние два года. Он был совсем другим человеком, не тем, который сравнительно недавно вернулся, увенчанный лаврами, с войны.
Поразительно, думал я, как даже короли, императоры и генералы ломаются под грузом семейных раздоров, не выдерживая гнева оскорбленной женщины. Мир стал другой, многообразный, но люди забыли основу основ: береги свой дом, будь верен корням и крови.
— Генерал, расскажите нам о том, что произошло на стрельбище номер шесть, и мы не смеем вас больше беспокоить.
— Да-да... Ну что ж, я увидел, что Энн лежит на земле... Мне показалось... Я действительно подумал, что она подверглась нападению... Но потом она окликнула меня... сказала: «Вот ответ на твой проклятый ультиматум». Я сначала не понял, о чем она... и тут же вспомнил, разумеется, что с ней сделали в Уэст-Пойнте. Она спросила, где мать, я сказал, мать ничего не знает... Назвала меня жалким трусом. "Ты видишь, что они сделали со мной. Видишь?" И я... да, я видел... Если она хотела заставить меня увидеть, то достигла своей цели.
— А что вы ответили ей, генерал?
— Я? Я просто воскликнул: «Энн, зачем ты это сделала?» Но она... она была вне себя от ярости, совсем обезумела. Кричала, чтобы я подошел поближе, посмотрел, как она мучается. Потом сказала, что хочет предложить мне выбор — так же, как предложил ей я... — Генерал умолк, словно набираясь духу. — Сказала, что на горле у нее шнур и я могу задушить ее... Могу развязать ее, отвести домой... к маме и сделать так, чтобы все осталось шито-крыто... как в прошлый раз... Могу бросить свою дочь здесь, тогда ее найдет патруль и она все расскажет... Вот какой она предложила выбор...
— Потом вы подошли к ней и попытались развязать? — спросила Синтия.
— Н-нет... Даже не пытался. Я боялся приблизиться к ней. Я стоял у машины и вдруг... не выдержал, сорвался. Вся обида и злость, накопившаяся за эти годы, выплеснулась наружу... Я крикнул, что мне наплевать на нее... наплевать на то, что с ней случилось десять лет назад... Я уезжаю, и пусть полицейские найдут ее в таком виде или первый же взвод, прибывший на стрельбы. Пусть об этом узнает весь свет, мне безразлично, пусть... — Генерал оборвал себя на полуслове и уставился в пол. — Сказал, что она больше не сможет причинить мне зло. А она несла какую-то околесицу, приплела Ницше... «Чем больнее тебе, тем сильнее я. Беды меня укрепляют» — и все такое. Она издевалась надо мной, потому что я держался за должность и звание... Я сказал, что ухожу из армии, что она растоптала мое чувство к ней и мы квиты.