– В бытность сенатором мне довелось произнести не одну сотню речей, Левар.
– Но это не обычное агитационное выступление, в котором вы играете на публику для повышения собственного рейтинга. Сейчас вы говорите своим избирателям, что они в безопасности, что их жизни ничего не угрожает. Вы скажете им, что делаете все, что только в человеческих силах, чтобы поймать этого убийцу. Все матери вверят вам безопасность и честь своих дочерей. И вы должны продемонстрировать им свою силу и умение управлять ситуацией, показать, что эта задача вам по плечу.
– К чему вы клоните?
– Давайте устроим пробный прогон в конференц-зале. Мне нужно обговорить с вами некоторые детали.
– Вы полагаете, это действительно необходимо? У меня осталось всего тридцать пять минут до того, как…
– Да, я настаиваю. Прошу вас, пройдемте со мной.
Сенатор Линвуд нахмурилась, но все-таки собрала разложенные бумаги и последовала за Уилсоном по коридору. Конференц-зал имел форму вытянутого прямоугольника, длина которого вдвое превышала ширину, и мог вместить целую армию представителей средств массовой информации, которые набивались в него чуточку свободнее, чем сельди в бочку. На приподнятой кафедре стояла одинокая деревянная трибуна, за которой виднелся затянутый коричневым занавесом демонстрационный экран.
– На трибуне будет стоять стакан с водой. Не прикасайтесь к нему. Вы должны показать зрителям, что работаете на пределе человеческих возможностей, не отвлекаясь ни на что, кроме того, что должно обеспечить их безопасность. Вы не намерены прерываться даже для того, чтобы выпить глоток воды.
– На мой взгляд, это уже чересчур, Левар.
– Дальше… – продолжил он, пропуская мимо ушей ее возражения. – Положите бумаги перед собой и возьмитесь за края трибуны обеими руками. Надеюсь, вы не станете противиться тому, чтобы позаимствовать этот жест у демократов, потому как Билл Клинтон сделал из выступлений перед публикой почти что науку. У него крупные руки, и он крепко обхватывал ими края трибуны, словно бы поглаживая и лаская ее, показывая тем самым, что полностью владеет и управляет ситуацией.
– Левар…
– Прошу вас, сделайте так, как я говорю, сенатор. Вот увидите, все у вас получится.
Она тяжелым вздохом выразила свое несогласие. Но все-таки положила речь перед собой и обеими руками взялась за края трибуны.
– Нет, нет… расслабьтесь, стойте в свободной позе, ведь трибуна – всего лишь подпорка для вас. Попробуйте представить себе следующую картину. Края трибуны – это плечи, женские плечи. Вообразите, что это ваша дочь…
– У меня нет дочери, – резко ответила она.
– Попробуйте сначала представить это, сенатор, а потом и сыграть на публике. Прошу вас.
– Очень хорошо.
– Обнимайте ее за плечи нежно, бережно, но властно и уверенно. Она чем-то расстроена, а вы хотите дать ей важный совет Смотрите ей в глаза. В данном случае в камеру. Слегка наклоните голову, – продолжал Уилсон и подождал, пока она последует его примеру. – Вот так, отлично, теперь выдержите небольшую паузу Вы задумались, но отступать не намерены. Объясните своей дочери, что ей ничего не угрожает и что вы сделаете все возможное чтобы обеспечить ей безопасность.
Выражение лица Линвуд на мгновение смягчилось. Уилсон одобрительно кивнул.
– Очень хорошо, просто прекрасно. А теперь вернитесь к бумагам, которые лежат перед вами. Начните с предложения «И я обещаю вам…».
Телекамеры крупным планом показывали лицо сенатора – на экране в лучшее эфирное время разворачивалась настоящая драма. И все из-за него. Очень лестно. Это не входило в его намерения, но какого черта? Рано или поздно все мы получаем свои пятнадцать минут славы.
– И я обещаю вам сделать все от меня зависящее, чтобы ни одна женщина не чувствовала себя в опасности в собственном доме. Мои представители и я сама в тесном контакте с полицией работаем над тем, чтобы поймать этого сумасшедшего. И я уверяю вас; мы его непременно поймаем.
– Заткнись, заткнись, заткнись! – Он нажал кнопку выключения звука, и ей ничего не оставалось, как повиноваться ему. – Ого, кажется, мне пришла в голову замечательная мысль. Пульт дистанционного управления, чтобы все сучки-шлюхи моментально затыкались по моей команде!
Сумасшедший, она назвала меня сумасшедшим. Но я не сошел с ума! Я могу быть зол, очень зол, но я не сумасшедший. Только собака бывает бешеной, а человек – нет. Глупая сука!
Он нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и голос сенатора вновь заполнил комнату.
– Полиция и ФБР уже отрабатывают определенные версии. Я рассчитываю, что прорыв в расследовании этого дела может произойти в любую минуту.
– Определенные версии… прорыв… – Почему люди не могут сказать правду? У них нет ничего, только от мертвого осла уши. – Признайтесь же в этом! Вы и не подозреваете, с чем столкнулись! Вам никогда не найти меня!
Карен вошла в помещение штаб-квартиры оперативной группы и сразу же расслышала приглушенный звук работающего на кухне телевизора. Она чувствовала невероятную усталость, но напряжение не отпускало. Это все последствия стычки с Диконом. Она завезла учебник Джонатану в школу, а потом поехала домой, чтобы привести себя в порядок, перед тем как отправиться в оперативный центр.
Положив сумочку на импровизированный письменный стол, Карен взяла записку, прикрепленную к папке. Пробежав ее глазами, она почувствовала, как кто-то похлопал ее по плечу. Обернувшись, она увидела Бледсоу и тут же поморщилась: левое колено пронзила острая боль. Когда Дикон схватил ее за лодыжки, то вывихнул ей колено, которое она ушибла на заднем дворе Сандры Франкс. Оно нестерпимо болело с тех самых пор, как она уехала от Дикона, то есть уже два часа.
– С тобой все в порядке?
– Все нормально. Колено болит немного. Что происходит?
– Линвуд выступает по телевидению. Пресс-конференция по делу Окулиста.
– Какая еще пресс-конференция?
– Теперь ты знаешь об этом столько же, сколько и я. Насколько мне известно, это ее собственная инициатива.
Бледсоу последовал за Карен на кухню. Манетт и Робби уже обступили обшарпанный телевизор «Сони» в поцарапанном корпусе под дерево. Прием сигнала был неуверенным, изображение временами подергивалось рябью и двоилось.
Карен встала сбоку, чтобы они не загораживали ей экран, на котором красовалась Линвуд на трибуне.
– Я обращаюсь сейчас к убийце по прозвищу Окулист и говорю: «Ваши дни сочтены. Мы идем по вашему следу и не отступим, пока не найдем вас. Вы будете гореть в аду, а душа ваша будет сохнуть на веревке, чтобы все граждане нашей страны увидели, кто вы такой и что собой представляете…»
– О, просто великолепно, – заметила Карен, потирая ноющий затылок. – Разозли его. Только этого нам не хватало! – Она обернулась к Бледсоу. – Как она могла… разве ей не требуется разрешение от нас, чтобы выступить с обращением по телевидению?