Эмбрион сейчас размером с рисовое зерно.
12 марта, потерявшаяся девочка.
Лежа на кушетке в гостиной, Анна смотрит на огонь в печи, и в колыхании пламени ей чудятся непрерывно меняющиеся образы. Они напоминают ей о адвокате, потому что она с трудом удержалась от того, чтобы использовать повестку на растопку. Она все еще откладывала звонок к адвокату, надеясь, что удастся найти какое-то решение, что Кевин образумится, позвонит и извинится.
Ей хочется избежать не только проигрыша в суде, но по возможности и издержек. У нее сейчас просто нет на это денег — все ее сбережения вложены в этот дом. Ей сейчас хочется лишь наслаждаться жизнью в новом доме, и чтобы над ней не висела угроза суда, отравляющая каждую минуту тревожным ожиданием. Если дело дойдет до суда, процесс будет тянуться до конца, и, что еще хуже, чужие люди будут копаться в ее жизни. Если бы она была в городе, она бы поискала похожие случаи в Интернете. Анна даже обдумывает возможность подать встречный иск.
Анна вспоминает, что несколько лет назад было громкое дело: мужчина хотел по суду запретить женщине делать аборт, но чтобы дело обстояло наоборот, — такого она не припомнит.
Номер адвоката должен быть у нее в списке недавних звонков — она связывалась с ним по поводу покупки дома. Она может позвонить по поводу оформления прав собственности и мимоходом упомянуть о повестке. Ее ужасно огорчает необходимость посвящать адвоката в подробности ситуации. Он был адвокатом ее матери. Это никого не касается, кроме нее и Кевина. Что будет с ребенком и какое решение она в конце концов примет — это станет известно адвокату сразу же, как только она свяжется с ним по этому делу.
Анна качает головой и недоверчиво вздыхает при мысли, что ей придется платить адвокату за право оставить ребенка. Первую сумму с нее вычтут за звонок, который она сейчас собирается сделать. На первый взгляд это похоже на спор родителей, с кем останется ребенок после развода, но на самом деле тут нет ничего общего. Она знает, ей это обойдется в несколько тысяч долларов, которых у нее нет. Может быть, даже десятки тысяч долларов. Неужели придется продавать дом, чтобы справиться с этой новой напастью? Анна глядит в окно, чтобы понять, сколько еще времени до пяти часов.
Она встает с дивана, идет на кухню и берет мобильник со стойки.
Секретарша просит Анну представиться. Она называет свое имя и ждет.
Адвокат представляется в ответ. Он держится сдержанно, по-деловому.
— Добрый день. Как идут дела с покупкой дома?
— Уже почти все закончено. Я собирался вам звонить, чтобы попросить подъехать ко мне и подписать бумаги.
— Замечательно. Когда я могу это сделать?
— Когда вам будет удобно. Можете завтра или в среду.
— Вообще-то я сейчас в этом доме.
— В Барениде?
— Да, крашу стены.
Анна обводит взглядом кухню: почти половина работы уже сделана. Ярко-желтый эффектно смотрится на тускло-бежевом. Рисунок нанесен ровно до самой кромки потолка. Никаких разводов. Все линии отчетливы. Вот что значит — рука набита!
В трубке ненадолго замолчали.
— Вам дали ключи?
— Да.
— Хм.
Она не хочет ввязываться в спор насчет того, стоило ей переезжать сюда или нет. Поэтому она быстро переходит к главному вопросу.
— Мне нужно еще кое-что с вами обсудить.
— Что именно? Если вы в этом доме, можно…
— Нет, совсем о другом.
— Да?
— Я получила повестку в суд от Кевина, моего бойфренда.
Адвокат вопросительно произносит фамилию.
— Да, именно.
— Ив чем же дело?
Анна смотрит в пол. На ее замшевых зимних сапогах, которые она не стала снимать, войдя в дом после того, как ее машина застряла в снегу, появились пятна от воды. В них нельзя ходить по глубокому снегу. Она обдумывает, что сказать, и решает говорить все как есть.
— Я беременна, и он подал иск о возвращении движимого имущества.
Она раздраженно фыркает и повторяет слово в слово текст повестки, надеясь, что адвокат сразу же скажет ей, что с этим делать.
— Возвращение движимого имущества? Так было написано в документе?
— Да.
На другом конце последовало молчание, а затем слабый звук, похожий на выдох.
— А когда суд?
Анна просматривает документ и читает:
— Двадцать восьмое марта.
— Так скоро? Как это им удалось?
— Не знаю, — беспомощно отвечает Анна и тут же осознает, что вопрос был риторический.
— Полагаю, дело не терпит отлагательств. Но это можно оспорить. Какой судья назначил эту дату? Если хотите, я постараюсь отложить слушания.
— Не знаю.
— Вы намерены сохранить беременность?
— Да… Мне кажется.
— Хорошо. А отец ребенка — Кевин?
— Да.
— Ладно, я свяжусь с его адвокатом и выясню, в чем там дело. Может, удастся прийти к соглашению, избежать суда.
— Но это же бред! Вы слыхали о чем-нибудь подобном?
— Да, было несколько случаев, главным образом связанных с замороженной спермой в клиниках лечения бесплодия. Замороженные эмбрионы и все такое. Но эти дела породили кучу вопросов относительно прав собственности, с которыми так до сих пор и не разобрались. Но в данном случае требование нельзя считать убедительным, поскольку собственность находится, так сказать, внутри вас. Но я должен увидеть повестку. У вас есть факс?
— Нет.
Анна почему-то поворачивается к холодильнику. Наверное, потому, что это одно из немногих современных устройств в доме. В воображении она сразу представила себе ободранную тушу на полке. Она не знала, что с ней делать, и просто оставила ее там. Когда ей нужно взять что-то из холодильника, она отводит глаза. На вид она не такая страшная, как ей показалось вначале. Что она, не видела мяса в супермаркете? Встреча с непонятным явлением — вот что напугало ее так сильно. А в этих краях освежеванный кролик — дело самое обычное. Анна никогда не пробовала кролика, и ей даже интересно, каков он на вкус.
— Ладно, тогда захватите бумаги с собой, когда приедете. У нас на фирме есть женщина, и она, наверное, лучше подходит для такого дела. Вы ведь знакомы с Патрисией?
Анна вздыхает, пробегая глазами документ, и, пока она это делает, нервная трубка эмбриона срастается, закрывая спинную хорду.
— Да.
Она вспоминает высокую серьезную женщину с короткой прической и в очках.
— Тогда я наведу справки и позвоню. Вас устроит?
— Конечно.