Стоуи чувствовал себя просто великолепно, такой чёткости мысли у него не было давно, последние два года — это точно. Он знал, что времени у него осталось мало, и прекрасно чувствовал, что только силой воли заставляет это старческое тело служить себе. И за это он ненавидел своё тело, ненавидел докторов, ненавидел весь свет. Он мечтал дожить до того дня, когда его труды увенчаются успехом, он мечтал увидеть самую великую империю на свете, империю бизнеса. Империей, в основном, будут править американцы, и помогать им в этом будет армия. И именно ради этой империи были нужны войны на Ближнем Востоке и в Средней Азии. Америка должна показать всему миру, кто нынче хозяин, всем этим никчемным людишкам, всем этим диктаторам и диктаторишкам, всем другим странам. Американцы — это игроки младшей лиги, которая играет против «Янкиз», чемпионов мира. И схема Стоуи и ему подобных работала. И было положительно невозможно представить себе, что эти люди могут добровольно отказаться от своей идеи.
Стоуи обвёл присутствующих своими глазами-бусинками.
Морган был готов, к этому располагал и склад его натуры и его готовность к действию, он был готов действовать решительно всегда, в любой момент, поэтому его иногда даже приходилось сдерживать. МакКлинан — волокитчик, паникёр и просто дурак, как, впрочем, и все судьи Верховного суда, его надо каждый раз успокаивать, улещать и убеждать, что всё идёт хорошо. Кардиналу надо было быть главным, он хотел, чтобы все уважали его как главного, который может нажать на газ или ударить по тормозам. Стоуи же обожал обделывать все дела от имени других людей так, что этот «другой человек» думал, что делает всё исключительно сам.
— Переходим к номеру 1.1.3. — для Моргана эти слова были приказом, для МакКлинана предупреждением, кивок в сторону Стоуи должен был обозначать, что Кардинал якобы спрашивает у него разрешение.
— Его стоит использовать, только когда станет ясно, что все остальные планы провалились. — Однако Морган вовсе не казался удрученным такой перспективой, Стоуи не выглядел огорчённым, а МакКлинан казался достаточно уверенным в надёжности всего мероприятия. Кардинал понял, что все пропустили его слова мимо ушей, сказал и сказал, так пропускают мимо ушей родительское: «смотри, осторожно в дороге!» Тогда он развил свою мысль дальше: «До моего слова — ни одного движения. 1.1.3. — блестящий план, если мы решимся его использовать, если же не решимся, то этот план ужасен, опасен и попросту глуп. Если когда-нибудь откроется, что мы просто думали об этом, всем нам грозит бесчестье, мы погубим президента и его администрацию, а не поможем».
Стоуи не обратил на его слова никакого внимания, его глаза блуждали по комнате и вдруг остановились на окне: он увидел быстро удаляющегося человека. Он узнал его — это был библиотекарь.
Морган заметил, что Стоуи пристально смотрит куда-то, и оглянулся. Он успел заметить и узнать библиотекаря, хотя тот уже почти скрылся в ночи.
Стоуи понял, что и Морган видел то, что видел он, и знал, что Морган просто так этого не оставит. Он понял, чтó сделает Морган и знал, что ничего не сможет противопоставить. Тяжёлый вздох вырвался из груди Стоуи, унося с собой силы, которых и так оставалось не много. Стоуи вдруг стало очень грустно, ему даже захотелось плакать, как тогда, в шесть лет, когда его семья переехала на новое место, и он вынужден был расстаться со всеми своими друзьями. Так вот оно что! Он уже начал считать библиотекаря своим другом, а теперь вынужден будет расстаться с ним
У Кеннета Пэтчена есть стихотворение «Белая нижняя бездна». Оно начинается словами:
Я знаю, что там, где кончается небо,
В круге львов
Стоит женщина
Когда после нашей прогулки с Ниоб я вернулся в дом, именно эти строчки крутились у меня в голове. Люди в гостиной попивали мартини, ели канапе и болтали. Мартини они глотали, канапе энергично жевали, а трещали, ну просто как настоящие сороки. Да, видно, я что-то пропустил. Телевизор всё ещё работал. В этом мире реакция следует незамедлительно, и если что-то, о чём не принято говорить, вдруг становится тем, о чём говорят все, это будут вбивать в головы бесконечно, к примеру, как в рекламе МакМаффин. Итак, президент Скотт предстал в самом что ни на есть не президентском виде, в ярости. И когда? Когда он думал, что никого вокруг нет, когда он думал, что сбросил с себя ярмо постоянного наблюдения, ушёл из-под прицела объективов телекамер. Дурак, он думал, что после шоу наконец-то остался один, отбросил микрофон и выматерил противника, но публика подкараулила его, раздвинув границы времени и пространства и радостно нахлобучила шутовской колпак поверх президентской короны. Фок попросил прокомментировать ситуацию Кена Старра. [11] Старр сделал всё от него зависящее, чтобы обелить Скотта.
«Случилась очень понятная вещь. Всё очень просто. И я уверен, что и мои сограждане всё обязательно поймут. Это не политика, это не нанесение оскорбления. Кстати, последующая реакция ещё раз показала, насколько предвзято и необъективно наша пресса освещает события. Самую обычную, не стоящую никакого упоминания мелочь они раздули до размеров слона».
Было очень забавно видеть, как нервничает Старр. Он уже заранее пытался обеспечить и Верховному суду и президенту пути для отступления.
В глубине комнаты я увидел Алана Стоуи, судью МакКлинана, Джека Моргана и ещё одного человека, чьего лица я не видел, потому что он стоял спиной. Хоть бы они меня не видели, думал я, пробираясь прочь от окна. Вроде пронесло. Во всяком случае, никаких признаков, указывающих на обратное, я не заметил. Никто ничего не сказал.
Со стороны мне показалось, что те в комнате строили какие-то грандиозные планы. Какие именно, я не знал. Вероятно, они думали, как бы им потратить ещё больше денег.
Признаюсь честно, мне даже нравилось смотреть, как все эти самодовольные и ограниченные щеголеватые типы, диктующие свою волю всему миру, нервничают и переживают, словно они находятся в Зимнем дворце, который сейчас будут штурмовать большевики. Я понял, что моё отсутствие интереса к политике — притворство, она была мне не просто неинтересна, она была мне отвратительна. Мне было отвратительно, что все кичащиеся своей демократичностью журналисты позволяли себе повторять всю эту грязь, что всякие Лимбы и Культеры принялись очень громко кричать — быстрее, быстрее, пока колесо не пошло вниз, и свято верили, что их слова и являются прекрасным примером ораторского искусства. Я и думать не думал, что Мёрфи может победить, но я точно так же до встречи с Ниоб и думать не думал, что могу влюбиться. Безусловно, я сделал глупость, влюбившись, ещё большей глупостью было открыться ей в своих чувствах, ну и уж совсем глупо было надеяться на взаимность. Будь у меня кто-то, кому я мог бы рассказать обо всём, что со мной происходит, он был сказал, что я просто дурак, что слишком прислушиваюсь к самому себе, что я просто влюблённый болван и что с таким же успехом могу найти фотографию в Интернете и любоваться ею.