Да вот только в найденном бедуином компасе струнка-волосок лопнула, так что высчитать точный азимут было невозможно. Фрея сжала вещицу в ладонях, словно она была шедевром древности, — ее форма и вес навевали воспоминания о том чудесном, беспечном времени, когда между ней и Алекс еще не существовало пропасти, когда сестра еще не страдала по ее вине. Фрея поднесла компас к глазам, расположила прорезь и лупу, как учила Алекс, и стала следить, как стрелка медленно кружит на своей оси, снова слыша голос сестры — она рассказывала, что ее компас раньше принадлежал одному моряку и участвовал в битве при Иводзиме. Наконец Фрея со вздохом захлопнула крышку, положила компас на стол и начала разглядывать остальные находки.
В бумажнике обнаружилось несколько немецких банкнот, пара кредитных карточек, стопка квитанций и чеков, датированных 1986 годом. Еще там нашлось нечто вроде удостоверения с фотографией владельца бумажника, симпатичного блондина, чью внешность портил только шрам поперек подбородка.
— Руди Шмидт, — прочла она вслух.
Имя ей ни о чем не говорило. Может, друг Алекс или коллега? Она еще раз-другой повторила его — вдруг что вспомнится, потом вернула удостоверение на место и обратилась к другим предметам. Изучила глиняный обелиск с занятными рисунками на каждой грани, осмотрела кассету с пленкой и камеру. Внутри оказался второй ролик пленки, полностью отснятой, за исключением последних двух кадров, судя по счетчику. Наконец Фрея сдвинула все предметы в сторону и расстелила на столе карту.
На карте был изображен Египет, точнее, его западная часть — от ливийской границы до долины Нила — в масштабе 1:500 000. Ветхая бумага истерлась по сгибам.
В нижнем левом углу карты кто-то обвел карандашом надпись «Плато Гильф-эль-Кебир». Фрея сосредоточенно нахмурилась — кажется, Алекс именно там проводила свои изыскания. Фрея склонила голову набок, пытаясь вспомнить, что сестра писала по этому поводу, потом вернулась к карте. От плато тянулась косая линия на северо-восток, к ближайшему зеленому пятнышку — Дахле, которая тоже была обведена кружком. Линию пересекали пять крестиков, начиная от самого Гильф-эль-Кебира. Возле каждого стояло по паре чисел: градусы азимута и расстояние в километрах. Первое число во всех случаях было одним и тем же — 44 градуса, зато второе уменьшалось от крестика к крестику по мере удаления от плато — 27 километров, 25 километров, 20 километров, 14 километров, 9 километров.
«Это дневник, — догадалась Фрея. — Дневник пятидневного перехода — пешего, судя по расстояниям».
Значит, путь лежал от Гильф-эль-Кебира и через девяносто пять километров обрывался посреди голой пустыни. Кем был Руди Шмидт, что он делал в таком месте, хранила ли карта его собственные пометки или чьи-то еще — на эти вопросы Фрея не знала ответов, но чувствовала какой-то подвох. С какой стати сестре были нужны чужие вещи? Почему она заплатила за них? Чем больше Фрея думала об этом, тем большим безумием казалось происходящее. Она спохватилась на том, что перебирает в памяти детали самоубийства сестры — парализованную руку, страх перед уколами. Утренние подозрения снова обрели силу, доводы инспектора потеряли убедительность. Может, стоит вернуться, рассказать о новых обстоятельствах… С другой стороны, как это прозвучит? «Кто-то принес моей сестре вещи погибшего…» Бред сумасшедшего, совершенно безосновательный. В любом случае инспектор приехал всего на полдня и скорее всего уже вернулся в Луксор. Значит, придется все начинать заново, да еще с теми, кто не знает английского. Может, позвонить Молли Кирнан? Или Флину Броди? «Кажется, здесь творится что-то неладное, поскорей приезжайте». Боже, язык второсортных ужастиков.
Фрея ненадолго вернулась к карте, повздыхала, свернула ее и начала укладывать находки в сумку, пытаясь решить, довериться ли сомнениям или нет. Она засмотрелась на обелиск — наверное, сувенир или талисман, — и бросила его к карте. Следом за обелиском отправились компас и кассета с пленкой. Фрея затянула ремешки на планшетке, но тут же, в порыве внезапного озарения, рванула застежки и вытащила фотокамеру и кассету с пленкой. Задумавшись на секунду, она завернула их в старый джемпер и переложила к себе в рюкзак. Компас Фрея тоже взяла с собой — пусть слабое, но все же напоминание об Алекс и счастливых временах. Потом она заперла дом и ушла, бросив сумку на столе.
Фрея надеялась, что лавка «Кодака» в поселке еще не закрылась: можно проявить обе пленки — и в кассете, и в фотокамере. Вдруг да выяснится, кто такой Руди Шмидт, почему он бродил по пустыне и что общего было у них с Алекс.
В оазисе бедуины наполнили бурдюки, собрали хворост и закупили провизии. Затем, предпочитая держаться особняком, они разбили лагерь в пустыне, в полутора километрах от оазиса, среди колючего кустарника, невесть как выросшего посреди песков.
К той поре, как их предводитель вернулся из дома Алекс, верблюды стояли на привязи, жуя сочный клевер-берсим, на вертеле жарилась коза, а бедуины сидели кружком у костра, распевая старинную песню о злом джинне и мальчике, который его обхитрил.
Оставив своего верблюда на привязи вместе с остальными, предводитель присоединился к соплеменникам. Ему освободили место у костра, звучный бас подхватил знакомый мотив, и сородичи хором завели припев. Над головами зажглись первые звезды, тянуло дымком и густым ароматом жареного мяса. Закончив петь, бедуины пустили по кругу сигареты и завели споротом, каким маршрутом возвращаться домой. Одни были за то, чтобы пойти прежним путем, другие предлагали взять севернее, в обход Гебель-Алмаши и крайней оконечности Гильф-эль-Кебира. Голоса звучали все настойчивее, перебивая друг друга, пока кто-то не крикнул, что мясо готово. Напряжение мгновенно испарилось. Бедуины сняли вертел с костра, воткнули его в песок и, отрезая от туши тонкие полосы мяса, приступили к трапезе. Скоро наступила тишина, нарушаемая только ритмичным жеванием, треском костра да еле слышным прерывистым гулом с северной стороны — точно гигантское насекомое пустилось в полет.
— Что это? — спросил кто-то из бедуинов. — Водяной насос?
Никто не ответил, зато звук стал отчетливее.
— Вертолет! — догадался их предводитель.
— Военный? — нахмурился еще кто-то. У кочевников всегда были сложные отношения с армией.
Предводитель пожал плечами, отложил ломоть мяса и поднялся на ноги. Какое-то время он озирал северный угол неба, схватившись за эфес кинжала, потом вытянул руку.
— Вон он!
Его сородичи один за другим пригляделись.
Еле заметным пятном на фоне сумерек вдали показался темный силуэт. Его очертания становились все четче, пока не стал виден черный продолговатый вертолет, несущийся на бреющем полете. Он стремительно приближался, пока не промчал над головами бедуинов. Песчаный вихрь, поднятый вертолетными винтами, запорошил лица кочевников, растрепал одежды. Затем вертолет резко развернулся и снова устремился на них. Теперь он завис еще ниже, прижимая бедуинов к земле. Их возмущенные крики потонули в грохоте пропеллеров.
Предводитель отряда вскочил на ноги и, не отрывая от махины взгляда, побежал к верблюдам — отвязать от седла старую винтовку. Железная стрекоза в очередной раз неслась вперед, потом вдруг дала задний ход и опустилась на землю в пятидесяти метрах от костра. Из ее нутра высыпалось несколько человек в черном, которые тут же побежали навстречу.