Говоривший затянулся сигаретой и помахал перед собой, чтобы развеять дым, пристально глядя на семерых мужчин и одну женщину, сидящих за тем же столом. Зал был полупустой, без окон — глазу не за что зацепиться, — словом, такой же, как сотни других в тесных пентагоновских катакомбах. Единственное, что его отличало, — это карта Африки и Ближнего Востока шириной во всю стену освещенная старой лампой на кронштейне. В помещении стоял густой полумрак.
— Сорок минут назад, — глухо продолжил председатель, — один из наших радаров поймал радиосигнал из Сахары. — Он сунул руку в карман и извлек лазерную указку. На карте посреди Средиземного моря возникла дрожащая красная точка. — Его послали отсюда.
Точка скользнула вниз и застыла в юго-западном углу Египта, неподалеку от пересечения границ с Ливией и Суданом, над словами «плато Гильф-эль-Кебир».
— Он исходил с борта транспортника «Антонов», позывной «VP-SMT473». — Помолчав, председатель пояснил: — Сигнал бедствия.
Приглашенные заерзали в креслах, кто-то пробормотал «Господи».
— Что нам известно? — спросил один из них, лысеющий толстяк.
Председатель сделал последнюю затяжку и ввернул окурок в дно пепельницы на столе.
— На этом этапе — немногое, — ответил он. — Сейчас изложу.
Говорил он минут пять, водя указкой по карте — от Албании к Бенгази, назад к Гильф-эль-Кебиру, то и дело сверяясь с кипой бумаг на столе. Потом прикурил другую сигарету, а от нее — еще одну, отчего в зале стало едко и тяжело дышать. Едва председатель закончил, все разом встрепенулись, затараторили, подмешивая возбужденные голоса к общей какофонии, из которой выскакивали отдельные слова и полуфразы, в целом ничего не поясняющие: «…Знал, что это безумие!» — «Саддам!» — «Третья мировая!» — «Дело „Иран-контрас“» — «…катастрофа!» — «Подарок Хомейни!» и так далее.
Женщина по-прежнему сидела, задумчиво постукивая ручкой по столу, потом подошла к карте и присмотрелась к ней. Тень стройного силуэта упала на стену, короткие светлые волосы засияли в свете лампы.
— Надо просто найти его, — сказала она.
Голос прозвучал негромко, едва различимо в пылу бомбардировки доводами, но в нем было столько скрытой силы и властности — той, которая требует немедленного внимания к себе, — что спорщики замолкли и в зале наступила тишина.
— Надо просто найти его, — повторила она. — Пока кто-то другой не нашел. Полагаю, сигнал бедствия шел на открытой частоте?
Председатель признал, что так и было.
— Значит, пора за работу.
— А как, позвольте узнать, вы предполагаете это сделать? — спросил толстяк. — Позвонить Мубараку? Дать объявление в газету?
Прозвучало иронично, вызывающе. Женщина не поддалась.
— Где-то схитрим, где-то прогнемся, — сказала она, не отрываясь от карты. — Спутниковое наблюдение, разведка под видом военных учений, связи на месте. У НАСА есть лаборатория в той части света. Задействуем все, что только можно. Вас это устраивает, Билл?
Толстяк что-то пробормотал, но ничего по существу. Остальные молчали.
— Стало быть, решено, — произнес председатель, пряча указку в карман и собирая бумаги в аккуратную стопку. — Будем хитрить и прогибаться.
Он зажег очередную сигарету.
— И лучше бы побыстрее. Пока все это не вылилось в еще больший кошмар.
Председатель подобрал бумаги и удалился во главе группы. Женщина задержалась перед картой, поднеся руку к шее, а другой касаясь бумаги.
— Значит, Гильф-эль-Кебир… — Она на миг застыла в задумчивости, а потом нажала мыском туфли кнопку выключателя на лампе, погружая зал в темноту.
Канунина поджидали в гостиничном номере. Чуть только он шагнул за дверь, возвращаясь из ночного клуба, как его телохранителя сняли выстрелом в висок через глушитель, а самого придавили к полу. Он запутался в полах плаща, будто в коконе. Одна из шлюх подняла крик, и ее тоже застрелили — от пули дум-дум, пущенной в правое ухо, полчерепа слева разнесло, как яичную скорлупу. Второй пригрозили тем же, если она посмеет пикнуть, после чего Канунина перекатили на живот и с силой задрали голову. Он даже не пытался вырваться — знал, с кем имеет дело.
— Покончим с этим.
Он зажмурился, ожидая пули. Вместо выстрела сверху зашелестела бумага, а потом ему что-то посыпалось на голову, застучало по лицу. Канунин открыл глаза. Над ним нависал бумажный пакет, из которого струей сыпались стальные подшипники размером с горошину.
— Что за…
Ему в копчик уперлось чье-то колено, голову еще больше запрокинули — и пальцы наемника клешнями обхватили лоб жертвы, стиснули виски.
— Мистер Гиргис приглашает вас с ним поужинать.
Еще одна пара рук разжала ему рот. Пакет приблизился к лицу, и подшипники посыпались прямо в глотку. Канунин брыкался и корчился, но вместо криков вырывалось лишь сдавленное бульканье, а руки убийц держали крепко. Вот рывки стали совсем слабыми и вскоре прекратились вовсе. Пакет опустел. Тело бросили на пол — в кровавой пене у рта блеснули несколько шариков. Сделав контрольный выстрел в висок, наемники убрались, даже не оглянувшись на девицу. Они уже мчались в предрассветном потоке машин, когда гостиницу сотряс ее безумный крик.
Мало кто еще совершал великий переход от Куфры до Дахлы — тысяча четыреста километров через сплошные пески, — кроме этих сильных, суровых людей, гордых бедуинов Куфры, иначе сенусия, потомков племени Бану Салим. Как встарь, караваны верблюдов везли пальмовое масло, вышитую парчу, серебряную утварь и изделия кожевенников, а возвращались с финиками, сушеными тутовыми ягодами, сигаретами и кока-колой. Экономически такие путешествия не приносили выгоды, но дело было не в выгоде, а, скорее, в традиции — бедуины ходили путями предков и, как предки, старались выжить там, где не выживал больше никто, находить дорогу там, где любой заплутал бы. Пустыня была их домом, а кочевье — всей их жизнью. Даже если караваны не приносили дохода.
Однако же этот переход был тяжелым даже по меркам жестокой Сахары, где не бывает легких дорог. Начавшись от Куфры, караван обогнул юго-восточную оконечность плато Гильф-эль-Кебир и прошел через ущелье Эль-Акаба — прямой путь на восток до Великого песчаного моря, пересекать которое не отваживались даже бедуины. Этот отрезок маршрута они одолели без приключений.
Дальше, однако, случилось непредвиденное: артезианский колодец у восточного выхода из ущелья, в котором они, по обыкновению, наполняли бурдюки, пересох. Учитывая, что пройти предстояло еще триста километров, запасы воды оказались пугающе малы. Дальнейший путь обещал быть нелегким, но терпимым, поэтому дальше бедуины отправились без особенной тревоги. Однако за три дня до конца маршрута, северо-восточнее Дахлы, их настиг жестокий хамсин. Двое суток пришлось отсиживаться в укрытии, и за эти дни вода в бурдюках почти иссякла. Но вот ураган кончился, и можно было продолжать путь. Бедуины чуть ли не галопом погнали верблюдов между барханами с криками «хут, хут» и «ялла, ялла», стремясь покрыть оставшееся расстояние раньше, чем навалится жажда.