Но, в конце концов, ведь это мне позвонили из журнала “Счастливые люди” и меня предложили поместить в одну компанию с раскормленным гастрольным рыболовом Фикусовым…
Лера, кстати, когда я с ней поделился этой историей, поощрительно-ядовитым тоном (она местами умеет быть ядовитой, даже – или особенно?.. – в мой адрес) предсказала – почти не шутя! – что максимум через пару лет русский “Космополитен” поместит меня в список мужчин-победителей года. Что она номерок этот обязательно купит и попросит меня надписать – чтобы когда-нибудь толкнуть с аукциона и обеспечить себе спокойную старость…
Видимо, все мы и правда – не то, чем кажемся. В первую очередь, себе самим. Та же Лера в мой опять-таки адрес как-то процитировала – из вечных своих Стругацких: “Бойцовый Кот есть боевая единица сама в себе”. Вот так вот.
При этом для Андрюхи я, наверное, сущий неудачник – понятно, что он мне об этом не скажет, но в компании своих “рексовских” гомункулов меня Андрюша, как и наших родителей, конечно, стыдится. И если родителей – просто по причине бедности, то я для всей их блядской тусни – практически персональный враг. После того как я сделал “Прачечную”, где их смрадная конторка и поминалась-то промежду прочим, президент крупнейшего латвийского банка, владелец первого в Латвии “Майбаха” и прочая и прочая Пургин Валерий Михалыч ПО СОБСТВЕННОЙ ИНИЦИАТИВЕ выступил в прямом эфире Латвийского радио, в “Домской площади” – персонально по моему поводу. В каковом эфире сей пухлый индивидуум, всегда – ВСЕГДА! – ходящий в галстуке-бабочке, бывший комсомольский активист, на людях, впрочем, любящий уточнить, что он “из староверов”, дословно заявил, что фильма моего смог посмотреть только две минуты (тут-то все ему и поверили), что фильм сей снят “для социал-демократов, зарабатывающих на жизнь тяжелым физическим трудом”, и что если на российском тиви такие фильмы показывают, то очень правильно МЫ в свое время от России отделились. Не сказать, что я всегда доволен своей работой и ее результатами – но когда мне давали послушать банкирскую телегу, заботливо записанную кем-то из пацанов, я понял, что не зря живу. Равно как и слушая Андрюхин пересказ крайне раздраженных и уничижительных обсуждений моей персоны в среде молодых – молодых! – сотрудников банка REX… (Банковская молодежь – это, между прочим, песня отдельная. Я-то общаюсь с кем – с журналистами, программистами, организаторами гастролей: молодыми людьми более-менее интеллигентно-творческих профессий. Я лишь приблизительно представляю себе, в какое заскорузлое, упертое, самовлюбленное говно превращает тех, кому вольномыслие вроде бы положено по возрасту и образовательному уровню, близость к БОЛЬШИМ БАБКАМ и работа с ними…)
Но в первую очередь для всей этой публики я – лузер, чмо, пустое место. Потому что единственным, единственным и безальтернативным критерием человеческой ценности для этой публики всегда были деньги и то, что на деньги покупается, а с человеком, у которого даже тачки нет – ВООБЩЕ НИКАКОЙ, никто из них добровольно и разговаривать-то не станет (если только не случилась неприятность иметь эдакое в родных братьях).
Я, между прочим, с ними (еще раз – кровные родственники не в счет) тоже разговаривать не стану – кроме как языком физического насилия. И вообще – я эту падаль ненавижу куда сильнее, чем они меня. Я хотя бы умею ненавидеть – они же на самом деле не умеют ничего, кроме как мастурбировать на свои “бэмки”-родстеры, свои сотовые с MP3-проигрывателями, цифровыми фотиками и встроенным Интернетом, свои распечатки с балансом на их ебаных счетах…
Кстати. О ненависти. Леха Соловец, еще когда работал в отделе спорта “газетки «Часик»” под начальством колоритного завотделом Карпушкина Валерия Васильича, для подчиненных – Папа (вообразите императорского пингвина двух метров ростом с рокочущим голосом и барственной повадкой), слышал от последнего, как тот в советские времена бухал в купе поезда дальнего следования с неким капитаном СА. И как товарищ капитан, будучи основательно под мухой, наставлял визави: “Главное – это воспитывать в себе ненависть к империалистам!”.
Потом как минимум год в “системе” строго соблюдался ритуал: при всякой встрече интересоваться у собеседника, как у него сегодня с ненавистью. И уведомлять в свою очередь, что у тебя на сегодня с ненавистью – полный порядок.
Так вот, с ненавистью – полный порядок.
Как неизменно говаривал почти в любой ситуации тот же Папа Карпушкин: “А кому щас легко?”
Один премьер-министр Латвии, загорелый-подтянутый, слоняется по сцене, теребит машинально золотую пуговицу на синем капитанском кителе. Второй премьер-министр, лысый, бородатый, – внизу, в кожаном кресле, изучает прошлогодний дамский журнал Kristine, озадаченно почесывая за ухом барабанной палочкой. “Марис, вы, наверное, вот сюда станьте, в уголок…” – фотограф Зернов двигает серебристый зонтик-отражатель.
Премьеры – самые натуральные, правда, бывшие. Особенность политического устройства Латвии такова, что свалить правительство парламентарии могут простым большинством голосов, чем и забавляются регулярно. Так что за тринадцать лет независимости отставных первых министров (“президент министров” это тут называется) накопилось порядком. Журнал “Лилит”, тоже дамский, затеял проект: отщелкать галерею экс-премьеров, оформив каждого в соответствии с хобби. Тем более что хобби у некоторых действительно забавные: один недавно вернулся из годичной яхтенной кругосветки, второй до сих пор стучит на барабанах в джаз-банде, третий пилотирует “Цессну”… Четвертый растлевает малолетних мальчиков… По крайней мере, его долго, упорно и безрезультатно в этом обвиняли, был у нас домодельный “педофилгейт”… Впрочем, этот от фотосессии все равно уклонился.
Джефа, как беспринципно-бойкого универсала из дружественного издания, подрядили все скоординировать – прозвониться-договориться-обеспечить-проследить – и написать про каждого экса по текстику-презентации. Съемка, на которой Джеф присутствует в качестве руководяще-направляющей инстанции, затягивается, как водится, – и я уже минут двадцать слоняюсь по здоровенному, пустому почти залу со сменяющимися стаканцами кофе из стоящего тут же автомата, пялясь на оббитую советско-имперскую лепнину с железнодорожными мотивами на высоком облупившемся потолке (в здании, видимо, некогда помещался ДК, в зале – театрик), на бутылки из-под алкоголя невиданных марок, цветные свечи и пожилых кукол с фарфоровыми лицами на полочках-этажерках (вклад новых владельцев, художественно реорганизовавших зал под фотостудию). Сюда, на Гертрудес 101А (“сразу за ветеринаркой, в подворотню и до конца”, извилистый бесконечный проходной двор, двустворчатая, калибра крепостных ворот, железная дверь, широкая голая лестница, нерасшифрованная решетчатая металлоконструкция на площадке), я ломанулся, спровоцированный звонком Джефа в весьма нетипичной для Женьки тональности. “Дэн, надо бы перетереть… желательно побыстрее и не по телефону”. – “А что?” – “Тебе такая фамилия – Кудиновс – говорит что-нибудь?” – “Кудиновс?..” – “Лейтнантс Кудиновс”. Оп… Он, оказывается, Кудиновс… “Он что, тебя вызывал?” – “Сам приходил”. – “Про Сашку расспрашивал?” – “Про тебя…”
В конце концов Джеф отрывается от своих премьеров, спрыгивает со сцены, делает мне рукой, направляясь к дверям. Картинно отдувается: запарился типа, вытягивает “дантонину” из моей пачки. Мы топчемся на грязной шахматной плитке лестничной площадки под той самой НФ-металлоконструкцией.