Решив, что игнорировать новый социальный статус бессмысленно, я в конце концов прилег на трамвайной остановке (что будет, если меня потащат в участок менты и обнаружат два моих паспорта и пистолет «Вальтер П-4», - я не думал; я вообще ни о чем не думал…). Тащить меня не тащили - но вскоре я проснулся от ощущения чьего-то близкого присутствия: метрах в трех топталась, тихо переговариваясь и оценивающе на меня поглядывая, малолетняя негритянская урла. Я матерно рявкнул по-русски - гопники исчезли.
В начале шестого я проснулся снова - от холода и сырости. За стеклами остановки ровно шелестел, щедро брызгая в многочисленные щели, спокойный, уверенный, надолго обосновавшийся здесь дождь. Рельсы слезились в фонарных отсветах. Я медленно сел, чувствуя ломоту в затекшем теле, откашлялся, отхаркался, обильно высморкался на асфальт. Башка потрескивала. Я извлек из кармана литруху graan genever’a, тридцатишестиградусной местной водки, - там оставалось еще больше половины. Сделал несколько добрых глотков - полегчало.
Когда рассвело, уровень graan’а понизился до трети, а на улице забегал народ, я доковылял до того же «Макдоналдса», с наслаждением выпил горячий псевдокофе, с омерзением сжевал хренбургер, умылся в сортире, почистил зубы пальцем, ужаснулся увиденному в зеркале и направился в интернет-кафе.
Рон Хендри давал предельно четкие указания, что делать дальше. М-р Ларри Эдж желал моего присутствия в Париже.
У меня не было никаких причин поступать, как предписывалось, - честно говоря, у меня был воз доводов за то, чтобы ничего такого не делать. Но… Во-первых, я совершенно не представлял, что могу предпринять самостоятельно. В натуре начать бомжевать? Порвать паспорта, заявиться в пункт приема беженцев, назваться Иваном Петровым и попросить убежища? Можно подумать, там меня не найдут… Поехать в Италию и сдаться следователю Альто? Мирский подтвердит, что я ни при чем?.. А может, он только и ждет, чтоб я так поступил, может, все им написанное - вранье с целью заставить меня так поступить? Дабы доделать недоделанное в Лондоне… В общем, существенно более надежных вариантов все равно не просматривалось.
…А во-вторых, я начал понимать, в чем корни религиозного чувства. Когда дело твое труба и на фиг ты никому не нужен - и вдруг обнаруживаешь (или убеждаешь себя), что кому-то зачем-то все-таки нужен, ты, оказывается, испытываешь очень сильную и столь объяснимую потребность в вере, что воображаемая эта или реальная, но уж в любом случае неизвестная воля - к тебе благосклонна. Что происходящее имеет смысл - и что оно в конечном итоге в твоих интересах…
Я отлично знал, что это чистый самообман. Но я был предельно вымотан и не видел альтернатив.
Уже в кресле поезда, уже засыпая, в предпоследний перед отключением сознания момент я рефлекторно открыл глаза - среагировав на толчок тронувшегося состава… Поморгал… Подался к окну… Даже встал - следя глазами за чем-то на отплывающем назад перроне…
Я упал обратно - даже не сообразив толком, что привлекло мое внимание (башка была никакая). Кто там стоял - смотрел на окна поезда?.. Некий пижон в кожане под старину и длинном желтом шарфе. Седой. Высокий. В темных очках.
…Минуты не прошло - а я уже не был уверен, не «приглючилось» ли мне. Вообще в таком состоянии - могло… Или это минувшим вечером я укурился до галлюцинаций?..
В кафе-шопе Route 66 картинки на сортирных дверях тоже были в духе американских шестидесятых: на женском - Мерилин Монро в энди-уорхолловском знаменитом исполнении… а на мужском - Ларри Эдж в эталонном образе Чака Ландмана («снятого в один» с Чарльза Линдберга), брутального авиатора из фильма «Горизонт»: летчицкая кожанка, длинный ярко-желтый шарф.
В этом районе имелась не только авеню Ленин (Lenine), но и редакция (если я правильно понял табличку) газеты «Юманите». Впрочем, «рулили» тут отнюдь не коммунисты - а те самые цветные иммигранты, которыми стращал меня Мишка: в его правоте я убедился в первые же часы пребывания в городе.
Час с лишним ушел только на поиск оной avenue (в доме номер 11 по ней должен был находиться некий отель Formule 1, моя цель): выяснилось, что это у черта на рогах, в Сен-Дени, ближнем пригороде - правда, в зоне досягаемости городской подземки. Но - на предпоследней станции бесконечной тринадцатой линии: Saint-Denis Basilique. Еще пересаживаясь на эту тринадцатую на Saint-Lazare, я ощутил себя где угодно (дома, например) - только не в Париже: разор, разруха, то ли неначатый, то ли незаконченный ремонт, длиннющие страшноватые (в обоих смыслах - и задрипанные, и небезопасные) переходы. И негры - самого угрюмого и маргинального вида…
Не посмотрев на табло, я сперва сел на поезд не в направлении Saint-Denis Universite, а на Gabriel Perl - поняв, что ошибся, вылез пересесть… И вдруг осознал: на обоих перронах отнюдь не пустой станции я - единственный белый.
Наверху (по прибытии) картина не изменилась: процентов девяносто народу на улицах составляли «гуталины» - и столько же процентов европеоидов имело ярко выраженный североафриканский (ближневосточный?) генезис. Переговорный пункт соблазнял дешевыми звонками в Бенин, Того, Гану, Марокко… Турецкий супермаркет «Али-Баба»… В витрине магазина хозтоваров - штабеля невостребованного отбеливателя: логично…
В общем, самое место для разных Фарахов… Фарха-дов, Халидов и прочих Мокдедов. (Какой еще, в баню, Фарах?.. Плевать - мое, что ли, дело…)
И все равно знакомые и родные - в самом плохом смысле - ощущения усиливались с каждым шагом: пластика, взгляды, манера встречных ржать, несмотря на всю типажную экзотику последних, безошибочно отдавали российскими трущобами и панельными спальными районами. На белого меня пялились особенно внимательно и нагло - точь-в-точь как у нас на какой-нибудь Чижовке рассматривали бы эдаких вот «баклажанов»… С другой стороны, если вдуматься, контингент - как раз для улицы Lenine. «Просто я живу на улице Ленина, - бормотал я из Феди Чистякова, отвечая адекватными гримасами (уж кого, блин, учить этой мимике!) попадающимся - правда, только одиночным - негроидным гопникам, - и меня зарубает время от
- ни…»
The same shit everywhere…
Пару раз я замечал обгоревшие дешевые легковушки у обочин, сожженные явно недавно и явно по месту парковки: это, пожалуй, даже по чижовским меркам был некоторый перебор. Ладно, думаю, я здесь всяко не задержусь…
«Формула-1» оказалась недорогим отельным комбайном для автотуристов - с прилагающейся большой стоянкой. В ресепшне сидела девица сугубо восточной наружности. Я, как было велено, сообщил, что пришел к Фараху по поручению от Бруно. Девице это решительно ничего не говорило. «Ду ю спик инглиш?» - усомнился я. «Йес, ай ду». - «Бруно просил меня передать кое-что для Фараха». Ни малейшего эффекта. Так и подмывало спросить: «У вас продается арабский шкаф?..» «Фарах, - говорю. - Бруно. Рональд Хендри…» Я уже обреченно смирился с тем, что в очередной раз купился на какой-то шизоидный розыгрыш - но тут дитя Востока, нахмурившись, взялось за телефон. Косясь на меня, девка заговорила на чрезвычайно неевропейском мелодичном языке со сдвоенными гласными. В беглых взглядах не сразу, но затеплился смысл. Даже некоторый интерес. «Вас просят подождать», - сообщила она в конце концов. «Номер», - говорю. «Простите?» - «Номер. Я от Бруно. Мне нужен номер».