Великий Лорд вышел из экипажа на дорожку из красного камня, и немедленно за стенами грохнуло приветствие его солдат. Стражи дворца видели, что свита Голгрина превосходит их количеством, поэтому низко поклонились и отступили в стороны. Грифоны-близнецы на входе внимательно смотрели на каждого входящего, словно стараясь понять его мысли и желания. Голгрин остановился и не спеша посмотрел на обе скульптуры, словно бросая им молчаливый вызов своим спокойствием.
Умиротворённое и доброжелательное лицо неизвестного эрда раскололось надвое, когда распахнулись створки широких стальных ворот. Великий Лорд двинулся дальше, за ним последовали воины, погнав заключённых, что несли сундуки с трофеями.
Большой зал встретил Голгрина приветственным огнём факелов, рассыпавшим по углам быстрые тени. Двое тяжело вооружённых стражей в глухих шлемах, державших на поводках скалящихся мередрейков» воззрились на вошедших с недоверием.
— Х`джихан! — прохрипел один из них, со сломанным клыком. — Гарата и`Толгрени торук!
— Гарата лён керак и`Заранги! — тихо сказал Голгрин, почти поклонившись миньонам Кхана. — Гарата ки джукал и`Заранги! Гарата корвай керак и`Заранги!
— Гарата и керак ки торук пнум и`Заранги! — Людоед с одним клыком хлопнул себя свободной рукой по панцирю.
Великий Лорд кивнул и резко ответил:
— Ке!
Медленно отступив, стражи позволили ему пройти дальше.
Аромат дыма сжигаемых цветов грмина распространялся в воздухе по мере приближения к тронной зале. Это редкое растение с острыми шипами и тёмно-фиолетовыми бутонами росло в восточных болотах Керна, его любили многие высокопоставленные лица среди людоедов, как и в прежние времена знатные эрды. Стены зала украшали барельефы, изображающие знаменательные моменты из истории расы от самого её основания. На них эрды в просторных богатых одеждах, украшенных драгоценностями, охотились и развлекались. Младшие играли, старшие занимались искусствами, все высокие и совершенные.
Голгрин стоял вытянувшись во весь рост: сейчас он находился в главной святыне Кхана, и приходилось к ней относиться со всем возможным, уважением. Лорд был почти на два фута ниже любого людоеда, но это вызывало особенное почтение у тех, кто понимал, как нелегко ему пришлось. Много шутников, думавших, что можно сравнивать положение Великого Лорда и его рост, поплатилось головами и языками.
Гигант с густыми бровями, такой высокий, что ему приходилось наклоняться даже в залах, созданных предками, впился взглядом в эмиссара и сопровождающих его рабов. Махнув дубиной, он решительно направился к Великому Лорду.
— Гарата и`Голгрени торук! — низко согнулся Голгрин, повторяя всё то, что сказал до этого двум стражам, заверяя в искренности, почтительности и верности Великому Кхану всего Керна Зарангу.
Ковырнув пальцами мех на груди, гигант отошёл в сторону, освободив проход, завешенный роскошной красной портьерой. Воплощённая покорность и преданность, Голгрин вошёл в личные покои повелителя. Редкие факелы скупо освещали дорогу, издалека доносились звуки приглушённой музыки, дым грмина стал таким плотным, что стелился, словно фиолетовый туман.
Ноздри Голгрина затрепетали под напором необыкновенно сильного запаха, к которому примешивался аромат разложения. Вдоль стен были расставлены большие клетки личного зверинца Кхана. В ближайшей, высотой три фута, сидел мерзкий голый гном, один из тех, что водятся в холмах. Он казался мёртвым, но грудь его иногда вздымалась и опадала. Узкая клетка заставляла его сидеть вытянув ноги и не давала шевелиться. В соседней большой клетке сидело ужасающее существо, очень сильно напоминавшее пропавшего некогда лорда, который как-то был приглашён на высочайшую аудиенцию. Дальше в широкой клетке сидела огромная красная птица с размахом крыльев в два гномских роста, но, в отличие от остальных, она чувствовала себя прекрасно и косилась на подошедшего голодным глазом.
Заранг явно любил эту птичку, судя по крупным костям, усеивающим днище клетки, и часто кормил.
Чёрные шары глаз птицы воззрились на Голгрина, а затем поспешно прикрылись плёнкой век, когда Великий Лорд оскалил клыки — хищник узнал хищника.
Дальше тянулся длинный ряд клеток, в которых содержались самые разнообразные животные, в том числе редкие и смертельно-опасные. Но Голгрин больше не обращал на клетки внимания, ибо впереди заметил своего повелителя Заранга.
Великий Кхан был не один — почти сотня людоедов разного возраста и пола сидела вокруг него на цветных, украшенных орнаментом подушках. Большинство подушек было запачкано винными пятнами и усеяно кусками пищи, сыплющимися на них из жующих пастей. Сами участники пира мало обращали внимание на подобные мелочи, торопливо раздирая зубами мясо, подаваемое на подносах рабами, в которых с большим трудом можно было опознать человеческих женщин. Один людоед проявил хорошие манеры и, проглотив кусок козлятины с кровью, вытер руки о тунику склонившейся рабыни.
Музыка теперь слышалась ясно: на большой лире играло худое бледное существо с редкими пучками волос, в котором, если долго приглядываться, можно было узнать эльфа. Его лицо было покрыто свежими синяками — когда Кхану не нравилась песня, он в доходчивой форме выражал своё неудовольствие.
Раздался взрыв хохота. В маленьком кругу посередине залы дрались небольшие рептилии, подзуживаемые хозяевами под крики о ставках и пари. Они шипели и плевались, как большие, стараясь вцепиться в глотку друг другу. Их передние когти, до поры прятавшиеся в кожистых чехлах лап, вылетали к противнику, чтобы вырвать клочья мяса. В обычной жизни бараки были хищниками-одиночками, не терпящими вторжения в собственные угодья и нападающими на любое существо, независимо от размеров.
Хотя Голгрин ощутил на себе хмурые взгляды, он постарался изогнуть губы в самой тёплой и приветливой улыбке, на которую только был способен, — Великий Кхан ожидал его уже много дней.
Рядом с Зарангом воздух был плотен от ароматического дыма грмина, вокруг повелителя возлежали его любимчики, чьи клыки были подточены так же, как у Голгрина. Они вдыхали благовоние сквозь длинные тростниковые трубки, украшенные серебром. Позади грелись чаны на горячих угольях, а рабы-людоеды нервно носились взад и вперёд с медными горшками, наполненными холодной водой. Дело в том, что фиолетовые цветы грмина становились наиболее ароматными, если их сначала увлажнить горячей, но не кипящей водой.