В комнате воцарилась тишина. Нарушил ее начальник полиции:
— Снимите кандалы. И наручники. Он может одеться в повседневную одежду, но сперва ее нужно проверить. Два судебных пристава не должны отлучаться от него ни на секунду. Этого достаточно? — поинтересовался он у Сюзанны.
— Спасибо, — ответила она.
— Как вы сами знаете, это «предоставлено на наше усмотрение». Что-нибудь еще?
— Мне бы хотелось пару минут побеседовать с клиентом наедине.
— Можете беседовать сколько угодно, но только в присутствии пристава.
Сюзанна смерила начальника долгим взглядом, но возражать не стала. Все, кроме одного мужчины в форме, ушли. Тот же уселся на высокий стул в углу. Сюзанна подошла к камере вплотную.
— Вам нельзя находиться на контактном расстоянии от клиента, — сказал охранник.
Сюзанна остановилась в трех футах от решетки.
— Как вы поживаете, мистер Дюпри?
— Ну, — пробормотал он, — нормально.
— У вас, вероятно, накопилось множество вопросов.
Вопрос у него был всегда один: почему Господь вообще решил придраться к Иову? Других в голову не приходило.
— К примеру, насчет слушания? — подсказала Сюзанна.
— Ага. Слушание.
— Во-первых, я хочу, чтобы вы не волновались.
— Я не волнуюсь, — сказал Пират. Но он соврал: мысли об Эстебане Мальви и его приятелях-бандитах непросто было прогнать.
— Хорошо. Вам не обязательно говорить. Я буду все время рядом. Что же касается возможного исхода, то я не берусь его предугадать. Обычно в таких случаях я советую ожидать худшего.
— Это запросто, — сказал Пират.
Сюзанна посмотрела на него и продолжила, но он, вдруг отвлекшись на созерцание ее прекрасной кожи, такой мягкой и сияющей, пропустил почти всю ее речь, успев поймать лишь последние слова:
— … не смогли выяснить, что это значит. Если это вообще что-либо значит, конечно.
— О чем вы?
— О смене судейского состава, произведенной в последний момент, — сказала Сюзанна. — Именно это я и пыталась вам разъяснить.
— А сколько там этих судей? — спросил Пират. Ему стало неловко, и он хотел дать ей понять, что ее слова представляют для него интерес.
— Сколько судей?
— Ну, человек девять, да?
— Девять? — рассмеялась Сюзанна. — Вы, наверное, имеете в виду Верховный суд?
Пирату ее смех не понравился. Внезапно он стал замечать дефекты ее кожи, а также те дефекты, создать которые было бы очень легко. Он промолчал.
Смех смолк.
— Судья всего один, — сказала она. — Согласно расписанию, это должен был быть один старый южанин — старомодный, судя по всему, сноб, но с хорошей репутацией. Вот только в последний момент его кандидатуру сняли, а кого назначили, мы толком и не знаем.
— Со старыми южанами-снобами я никогда особо не ладил, — заметил Пират.
— Тогда можете считать это добрым предзнаменованием, — сказала Сюзанна. — Судью-заместителя старым южанином-снобом не назовешь при всем желании: начнем с того, что это чернокожая женщина.
И это тоже паршиво.
К тому же молодая. Это Пират заметил сразу же, как только его ввели в зал судебных заседаний. Веко у него невольно задергалось, хотя свет был не очень ярок. Затем, когда контуры снова обрели четкость, он увидел судью — та сидела за трибуной, рядом лежал молоточек, название которого он забыл. На вид судья была ровесницей Сюзанны, но выглядела далеко не столь дружелюбной. Она увидела, что Пират приближается к одному из передних столов в сопровождении Сюзанны и с Библией в руке, и нахмурила брови. Пират уже не был настроен так решительно против предупредительного заключения.
Он сел. В обыкновенной одежде он чувствовал себя весьма странно: коричневый костюм, белая рубашка, бежевый галстук. У него никогда не было костюма — во всяком случае, если считать костюмом брюки и пиджак одного цвета. Когда-то у него был фиолетовый пиджак с серебряными пуговицами. Кстати, именно этот пиджак — Пират вспомнил это лишь сейчас — был на нем, когда его арестовали.
— С вами все в порядке? — спросила Сюзанна.
— Ага.
— Я бы хотела вас кое с кем познакомить, — начала она и представила мужчину, сидевшего с другой стороны. Его фамилию, явно еврейскую, Пират не расслышал.
— Держитесь, — сказал тот.
Держаться за Библию? Пират сжимал ее не очень крепко, поигрывая золотой закладкой. Оглянувшись, он увидел множество людей, сидевших сзади. Прибывали и новые. И одну женщину — загорелую, стройную, постарше Сюзанны, но и милее, мягче — он узнал. Пират видел ее лишь однажды, двадцать лет назад, но лица ее он не забудет никогда. Если приглядеться, кожа этого лица уже не так мягка, как прежде. О нет. Именно эта женщина сидела за свидетельской трибуной — возможно, в этом самом зале? — и это она указала на него и сказала, что убийца — он. Но убийца не он. Прошлое нахлынуло на Пирата волной. Как он сидел в камере предварительного заключения, не снимая фиолетового пиджака, и каждый день ждал, что его освободят под залог, ведь его уже не раз пытались осудить по статье «взлом и проникновение», обычное дело. Наверное, глупо с его стороны… И вот его уже вызывают и расспрашивают о Пэриш-стрит, где он никогда не был, и о каком-то Джонни Блэнтоне, которого он не знал. Он не делал этого, он не убивал Джонни Блэнтона, он за всю свою жизнь не убил ни одного человека! Женщина — имени ее Пират не помнил — встретилась с ним взглядом и сразу отвернулась. О да. В этот момент, ощущая в себе давно забытое возбуждение, он вспомнил, какой дорогой ценой далось ему умиротворение. Пират тоже отвернулся и открыл на коленях свою Библию.
«Ибо снегу Он говорит: будь на земле; равно мелкий дождь и большой дождь в Его власти». [12]
— Вы в порядке? — повторила Сюзанна.
Пират, кивнув, продолжал читать.
— Встаньте, суд идет.
Пират встал, как и все остальные, и сел, когда все сели. Что-то начало происходить вокруг, но мысли его были далеко. По интонациям говоривших он понимал, что затевается ожесточенный спор. Какой-то усатый коротышка, тыкавший в него пальцем, хотел, чтобы он остался в тюрьме. Еврейский дружок Сюзанны хотел его освободить. Они спорили о кассете. Спорили о Наполеоне Феррисе. Давал показания какой-то работник ФЕМА, что бы ни значила эта аббревиатура. Разгорелся спор о том, при каких обстоятельствах была обнаружена кассета. Кто-то кричал, что у этого работника ФЕМА имеются связи в проекте «Справедливость». И не ловил ли его когда-то полицейский по имени Бобби Райс? Не хотел ли он попросту отомстить Бобби Райсу? Но какой в этом смысл? Это язвительно интересовался еврей. Ведь к тому моменту как пленку обнаружили, Бобби Райс уже погиб. «А вам не приходило в голову, что это может быть заговор против всего полицейского управления?» — еще язвительней вопрошал приземистый любитель потыкать пальцем. Свара продолжалась. Теперь показания давал кто-то другой. Правда ли, что между начальником полиции и его заместителем сложились напряженные отношения? Шум нарастал. Пират утратил всякий интерес к происходящему.