— Все решил?
Брэндон посмотрел на целый ряд галочек в своей тетради.
— Да. — Его голос звучал удивленно. — Как такое могло получиться?
Джулиан ничего не ответил. Он посмотрел на фотографию, на которой Адам играл на саксофоне — теперь инструмент принадлежал Руби, — а рядом с ним стоял и улыбался один из братьев Уинстона Маршалиса — Брэндон не помнил, как того звали.
— Это Адам, — сказал Брэндон.
— Руби мне рассказывала.
Какая история была у этой фотографии? Вроде бы это был школьный джазовый концерт, и Адам там великолепно выступил. Всех поразил, кажется.
— Руби, — пробормотал Брэндон. И ее большой грязный рот. — Она тогда еще даже не родилась.
— Я так и думал. — Джулиан склонился над фотографией. — А сколько лет было тебе?
— Пять. — Адам уже учился бы в колледже, а может, и закончил бы его. Интересно, в какой бы колледж он поступил?
— Ты его хорошо помнишь? — Джулиан не шептал, но его голос был удивительно мягким.
— Конечно.
— Каким он был?
— Совершенством во всем.
На самом деле Брэндон мало что помнил, кроме этого. Просто тот факт, что Адам существовал и что родители всегда носились с ним. Гарвард. Стэнфорд. Принстон. Вот то будущее, к которому Адам готовился и которого не увидел. Будущее, которого достигают только самые лучшие.
— А вы куда ходили?
— Ходил? — Джулиан отвернулся от фотографий и посмотрел на Брэндона.
— В колледж.
— Я не ходил. — Джулиан рассмеялся. Брэндон впервые слышал, как его репетитор смеется. Было немного странно, потому что голос у него был очень красивый, почти мелодичный, а смех был хриплый, похожий на карканье. Хриплый и заразительный: Брэндон тоже засмеялся. Они все еще смеялись, когда в комнату заглянула мама. По ее лицу было видно, что она была приятно удивлена их поведением.
Полночь. Темная комната. Три маленьких огонька: две свечи и сигарета — последняя на сегодня. Джулиану нравились свечи. Нравилось их мерцающее пламя, навечно связанное с этим миром тоненькой ниточкой. Пленники, опутанные цепями. Смертельная опасность, которую посадили на привязь. На первом этаже своего жилища Джулиан отыскал старую школьную скамью: тяжелая дубовая панель с металлическими ножками, которые когда-то привинчивали к полу. Он очистил ее от грязи, принес в свою комнату и установил у окна так, чтобы можно было смотреть во двор. Джулиан любил сидеть на скамье ночью, уже после полуночи, и вглядываться в темноту. Темнота была неоднородной, и он различал ее оттенки: светлый — для поля и тропинки между каретным сараем и большим домом, темный — для большого дома, особенно когда в окнах не зажигали свет, и совсем черный — для леса.
Шел снег. Джулиан этого не видел, но зато слышал, как снежинки, очень мягко, падали на крышу старого сарая. Слух у Джулиана был идеальный, зрение — единица, давление — 115/70, уровень холестерина — 140. Все эти параметры легко поддаются измерению. Но даже то, что измерить сложно, в Джулиане идеально соответствовало какому-то стандарту, как будто он был создан для некой еще неизвестной, но важной миссии. На планете живет шесть миллиардов людей. Скольких из них можно описать как более или менее одинаковых? Пять миллиардов девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот тысяч. Но оставалось еще сто тысяч, которые имели значение, которые заинтересовали бы какого-нибудь объективного исследователя человечества.
Джулиан взглянул на открытый блокнот. Стихотворение терпеливо ждало своего часа.
Беспечный — оставит,
Лживый — обманет.
Джулиан поднес Mont Blanc к бумаге. Ручка отражала две тени, по одной на каждую свечу, — слева и справа. На листе, там, куда должно было опуститься перо, тени пересекались и образовывали темное пятно. Где-то в глубине томилось стихотворение, Джулиан чувствовал это А раз он мог это чувствовать, значит, он был на стоящим поэтом. Оставалось разбить молчание и вытащить стихотворение на волю. Крепко схватить слова, тянуть их за собой и бросить на бумагу.
Слов не было. Ни одного. Кто в этом виноват? Сначала Джулиан не представлял себе, кто сыграл с ним такую злую шутку, но внезапно понял. Гарднеры с Робин-роуд! Они были тем, что так отвлекало его ум. Как может интеллект, подобный его, делать свою работу идеально, если ему приходится иметь дело с Гарднерами, живущими на Робин-роуд? Они были и всегда будут крошечными песчинками среди тех 5 999 900 000. Самым отвратительным — и это сводило Джулиана с ума — было то, что они и не подозревали о своей мерзкой обыденности. Подозревал ли хоть один из них о своей незначительности и посредственности? И в то же время хоть кто-нибудь из них страдал от собственного самодовольства и самоуверенности? Хороший вопрос.
Размышления Джулиана были грубо прерваны светом, внезапно вспыхнувшем в большом доме, в окне одной из комнат верхнего этажа. Ярко-желтое пятно в отдалении нарушил треугольник, созданный огоньками Джулиана. Новый источник света создал странную геометрическую фигуру, которая не имела смысла. Джулиан глубоко затянулся, чтобы успокоиться, вернуть нарушенный порядок, и выдохнул струю горячего дыма. Курение табака было одним из способов сохранять связь с Матерью-Землей, хотя этот факт никогда и никем не обсуждался. Табак был частью природы даже в большей степени, чем леса Амазонии или детеныши тюленей. Зажигая сигарету, Джулиан подчеркивал свою принадлежность к активистам движения за защиту окружающей среды.
Природа и все эти передачи о природе по телевизору, этот шумный ребенок — Руби. Он позволил своему мозгу свободно перебирать приходящие из пустоты ассоциации. Был ли этот процесс каким-то образом связан со скрытым стихотворением?
Беспечный — оставит,
Лживый — обманет.
Джулиан опять поднес кончик ручки к тому месту, где должно было появиться первое слово следующей строки. Оно было уже близко. Природа, передачи о природе, возможно, какое-то особое существо и ребенок. Джулиан чувствовал, как слово подходит все ближе и ближе. И когда оно придет, плотина будет прорвана, и мир уже никогда не будет прежним. Он почувствовал, что его пенис становится твердым.
Зазвонил телефон.
Телефон? В это время? Джулиан почти уже решил не поднимать трубку. Но лучше все-таки знать…
— Да?
— Джулиан? — Кто-то, кого он знал, но кто? Кто-то… кто-то… Хозяйка квартиры! Все, что было связано со стихотворением, немедленно исчезло. — Это Гейл.
Он взглянул на окно напротив. За занавеской двигалась тень. Напряжение спало.
— Гейл Бендер, — сказала она.
— Да?
— Надеюсь, я вас не очень беспокою. Я бы никогда не позвонила так поздно, но я увидела у вас свет.
Тень в окне увеличилась. Джулиан подумал, что неплохо было бы задуть свечи.