– Ропшин, – холодно и высокомерно оборвала его Гена, – даже из жалости не следует совершать безрассудство! Интересно, как ты отрекомендуешь Веронику обществу? Няня моих детей? Или, – она откровенно ухмыльнулась, – моя няня? Конечно, это будет сенсация, но тебя вряд ли поймут. Я что-то не припомню, чтобы на закрытую вечеринку кто-то являлся с прислугой. Хочется сделать няньке приятное – своди в «Макдоналдс»! Милочка, – она обратила свою мерзкую улыбку к Нике, – ведь вы обожаете бигмак, правда?
Ника молча ловила ртом неожиданно ставший колючим и жестким воздух. Каждое Генино слово отдавалось в голове как пощечина. Болезненная, хлесткая, обидная. Щеки, она чувствовала, пунцово и горячо закраснелись, глаза сильно щипало.
ЕВР виновато потоптался на месте, усиленно разглядывая паркет, спросил:
– Не хотите с нами? Ну ладно, в другой раз. ЕВР очень быстро переоделся, и они с Геной ушли. Ника уселась на диван и заплакала вслух, тихо и безутешно. Обида, несправедливость, предательство ЕВРа, рухнувшие мечты и несбывшиеся надежды – такой представлялась сейчас неудавшаяся жизнь. Ее-то Ника и оплакивала.
Подошел Петр, протянул няне здоровой рукой несколько ярких коробок:
– Это тебе. Самые лучшие игры.
– Спасибо, Петруша, только я на компьютере почти не умею, – погладила его по рыжему ежику Ника.
– Я научу! – горячо уверил мальчик. – Ты умная, быстро научишься! А еще, – Петр подсел к Нике и потерся лбом о ее плечо, – я такую программу нашел! Модели одежды можно прямо на мониторе конструировать! И эти, как их, калевалы рассчитывать!
– Лекала, – поправила его няня. – Спасибо, мой хороший!
– Ника, – обняла ее с другой стороны Марфа, – Гена злится, потому что тебя папа любит! Ревнует! Она же понимает, что у нее – никаких шансов!
Марфа сказала это так убежденно и так по-взрослому, что невозможно было не улыбнуться.
– Деточки мои! – обняла няня двойняшек. По очереди чмокнула их в теплые макушки и… заплакала еще горше.
Марфа прижалась сильнее, обхватила ручонкой за шею и тоже заревела, да так, что легкая футболка на плече Ники моментально намокла.
– Да ну вас! – обиженно пробасил Петр и тоже откровенно всхлипнул.
Коллективные страдания перекрыл громкий телефонный звонок, на который никто из плачущей троицы не обратил ни малейшего внимания. Минуты через три нескончаемого трезвона явился недовольный Жан.
– Ника, брат звонит.
Девушка только махнула рукой: не могу, мол, сейчас, потом.
– Дай мне! – стремительно выхватила телефон Марфа. И тут же, с непросохшими еще глазами, закокетничала: – Это я, Марфа, здравствуйте! У нас все хорошо, спасибо. Ника? Рядом. Нет, у нее тоже все хорошо, она плачет. – И вдруг ни с того ни с сего выпалила: – А вы можете к нам приехать? Прямо сейчас? Да? Ждем!
* * *
Вероника еще судорожно всхлипывала, не в силах унять просто неиссякаемые слезы, а Вовчик уже был на пороге.
Вошел, не раздеваясь, встревоженный, с недобрым огнем в глазах: «Что случилось? Кто обидел?» Порыскал глазами по сторонам, не обнаружив никого подозрительного, расслабился, уселся за стол.
– Что произошло? Излагайте. Четко и подробно.
Докладчиком назначили Марфу. Потому что от Ники все равно проку не было: произносила одно слово и снова принималась реветь. Марфа же, умничка, с задачей справилась. Ну а Петр выступал в роли группы поддержки. Через пару минут Вовчик узнал и про Гену, и про карман, и про казино, и про Кувандык.
– Значит, ты, сестренка, родину защищала?
– Да! – подтвердила Марфа. – Ника сказала, что, когда Кувандык будет столицей, Гену туда не пустят!
– Правильно, – одобрил Вовчик. – Для крокодилов в Кувандыке не климат. А насчет столицы… – Он задумался. – Вообще-то, можно было бы замутить. Как в Казахстане – Астана. Одно плохо: вся шушера к нам повалит – депутаты, министры, шоу-бизнес. Испоганят все, а там такая природа! Я, когда раньше слышал, что у нас – вторая Швейцария, даже гордился. А потом в той Швейцарии побывал… И что? Да отдыхает Европа перед нашими красотами, отвечаю! Куда, говорите, они намылились? – вдруг переспросил он. – В «Монти»? Бомонд, значит? – Повернулся к Нике. – Так, быстро! Встала, умылась, оделась, напудрилась!
– Зачем? – не поняла девушка.
– Затем. Едем в казино. Близнецы восторженно запрыгали.
– Там закрытая вечеринка, по пригласительным… – пояснила Ника.
– И что? – насмешливо прищурился Вовчик.
– Нас не пустят.
– Что? – Брат взглянул на нее так, что девушка мгновенно осознала: только что она сморозила самую большую глупость в своей жизни.
– Я… Я боюсь… – призналась Ника. – Я никогда в казино не была…
– Веруня, – ласково улыбнулся Вовчик, – ты в детстве в дурака играла?
– А то, – обиделась Вероника.
– В казино – то же самое. Только дураков значительно больше. Собирайся. Или, – он вспомнил Марфин доклад, – тебе надеть нечего?
– Почему это нечего? – снова обиделась девушка.
Вначале она натянула шелковые черные брюки и черную же блузку-разлетайку.
– Не пойдет, – забраковал Вовчик. – Не на похороны едем. Ярче что-нибудь. И откройся побольше. Чего скрывать, когда есть что показать?
– Надень то новое, голубое, – предложила Марфа, – ты в нем просто Белоснежка!
Этот вечерний туалет Ника сочинила недавно. Ярко-голубое, как ее глаза, платье задорно открывало длинные ноги слева, а к правой стороне косо, до самого пола, удлинялось возрастающей по ширине кружевной белой оборкой. Оборка, взвихривая подол, волнисто уходила на спину и вновь появлялась уже на открытом плече, создавая у самого лица невесомую пену кружев, подчеркивавшую и нежный румянец щек, и яркую синеву глаз, и заиндивелость пушистых ресниц.
Вовчик восхищенно цокнул языком, показал большой палец:
– Класс! Будешь сегодня королевой бала, отвечаю!
Марфа с Петрушей восхищенно причмокивали.
– Ника, – серьезно обратился к ней Петр, – папе не забудь показаться! Он от такой красоты с ума сойдет!
– Ага! – подтвердила Марфа. – И Гена тоже! От зависти!
– Отставить! – скомандовал Вовчик. – Две психушки на одно казино – это перебор.
– Ну пожалуйста, – попросила Марфа. – Хоть одну для Гены можно вызвать?
– Попробую, – серьезно пообещал Вован и щелкнул Марфу по носу.
* * *
В казино Ника действительно не была ни разу.
Вовчик, увидев, что Ника немного отошла от переживаний, серьезно сказал:
– Ты на ЕВРа с этой грымзой не очень-то злись. Наоборот – пожалей. Они ведь и знать не знают, что такое родина.